Н.М.Языков

К. Бухмейер (Вступительная статья к книге "Н.М.Языков. Стихотворения и поэмы")

I II III IV V VI

Мы читаем Языкова мало. Пожалуй, меньше, чем других поэтов пушкинского созвездия, к которому он принадлежит.

Между тем любитель поэзии, открывая в наши дни Языкова, чувствует резкое своеобразие и свежесть его стихов, заметные и на фоне таких крупных поэтических индивидуальностей, как Денис Давыдов или Боратынский, и даже рядом с Пушкиным.

Современники рано оценили силу и оригинальность его дарования. Дельвиг в сонете предрекал ему славу (1822); Пушкин, прочитав «Тригорское», утверждал, что «он всех нас, стариков, за пояс заткнет»; журналисты и альманашники наперебой заманивали его в свои издания.

Но уже к концу 1820-х годов отношение к Языкову становится куда более сдержанным, а в 1830-1840-е годы появляются статьи, в которых он рассматривается как поэт, не оправдавший надежд, а главное, не имевший средств это сделать.

Приговор этот был несправедливым, хотя и не абсолютно беспочвенным.

Языкова продолжали ценить и поддерживать Пушкин, Давыдов, Боратынский; его блестяще защищает печатно И. Киреевский, потом Гоголь. Да и Белинский, несмотря на суровость своих суждений, признает, что имя Языкова «навсегда принадлежит русской литературе». Однако неблагополучие творческой судьбы поэта ощущалось и Киреевским, и Гоголем. Сознавал его и сам поэт.

В чем же дело? Какие обстоятельства сыграли столь неблагоприятную для него роль?

Изменение общественно-политической обстановки после 14 декабря 1825 года, отсутствие зрелых убеждений у поэта? Наступление нового, гоголевского, периода в русской литературе? Болезнь Языкова?

Да, несомненно. Но ведь и Дельвиг, и Боратынский, и Денис Давыдов жили и творили в тех же условиях. Тем не менее мы не говорим об их «драме», в том смысле как о языковской. Они в нашем представлении создали все, что могли по своему таланту. Языков - менее, чем мог и обещал. Было, вероятно, в самом характере его дарования, в особенностях личности и личной судьбы нечто, помешавшее его полной творческой реализации.

Определить, что это, попытался в 1847 году П. А. Вяземский (статья «Языков и Гоголь»), который первым заметил реально существующую связь между характером лиризма Языкова, с одной стороны, и своеобразием его жизненного пути, а также психического склада - с другой.

Николай Михайлович Языков родился в Симбирске 4 марта 1803 года (умер 26 декабря 1846 года).2 Отец поэта, М. П. Языков, богатый помещик, «игрок и знаменитый хозяин»,  оставил детям большое состояние, позволившее им вести впоследствии независимый образ жизни.

Одиннадцати лет Языков был привезен в Петербург и по примеру двух старших братьев отдан в Горный кадетский корпус. Оттуда, не кончив курса, он в 1819 году перешел в Институт корпуса инженеров путей сообщения, но через год был исключен за «нехождение в классы». К этому времени отца поэта уже не было в живых, и опекать Языкова начинают братья. Было решено, что продолжать образование Языкову следует в университете, так как математика ему явно не давалась, а литературные наклонности и способности его определились.

Писать стихи Языков начал еще дома, но серьезно - только в Горном корпусе, где их сочиняли многие, а иные даже печатали (А. И. Кулибин, Ф. И. Бальдауф).

Особую роль в становлении Языкова-поэта, выработке его литературных вкусов, сыграл преподаватель русского языка в корпусе А. Д- Марков. Он поощрял поэтические занятия Языкова, а главное, привил ему интерес и любовь к поэзии XVIII века.

Печататься Языков начал в 1819 году, вероятно при посредничестве знакомого литератора А. Н. Очкина, сотрудничавшего в ту пору в «Соревнователе просвещения и благотворения», «Благонамеренном» и других журналах. По-видимому, именно Очкин передал в «Соревнователь» (1819, № 4) послание к А. И. Кулибину («Не часто ли поверхность моря...»), через Очкина завязались и первые литературные знакомства поэта (с А. Е. Измайловым, А. Ф. Воейковым и др.). На литературных вечерах Воейкова Языков в 1822 году познакомился с Дельвигом.

Чрезвычайно важной в жизни Языкова, в формировании его характера была дружба с братьями, всегда понимавшими и поддерживавшими его. Особенно - тесная близость с Александром Михайловичем. Оба брата поэта были людьми незаурядными, прекрасно образованными и мыслящими, но не использовавшими до конца своих возможностей. Родственник Языковых и их приятель Д. Н. Свербеев был склонен объяснять судьбы братьев их «дикостью» (то есть застенчивостью), а также «языковской ленью и апатией». Описыаая их жизнь в Петербурге в 1823 году, он рисует «обширную комнату», в которой на трех диванах «проживали», а вернее сказать, «пролеживали свои дни» все три брата. ' Но дело было не только в этом. Порядочному человеку надо было обладать большим талантом, энергией, твердостью убеждений и ясностью цели, чтобы найти себе настоящее поприще в аракчеевской России, и тем более в николаевскую эпоху.

После реакционного «разгрома» Петербургского университета в 1821 году, когда за «обдуманную систему неверия» из него были уволены лучшие профессора, Языков решает поступать в Дерптский, сохранявший еще некоторые вольности и привилегии европейских университетов.

5 ноября 1822 года Языков приезжает в Дерпт (Тарту). Начинается семилетний период его жизни, необычайно плодотворный в творческом отношении. К этому времени путь его выбран окончательно. Последний год в Петербурге он чувствует себя уже поэтом. Издатели журналов и альманахов проявляют прямую заинтересованность, в его стихах^

Существует мнение, что переезд в Дерпт, оторвав Языкова от столичной среды, позволил ему развиваться неподражательно «определил тем самым его поэтическую оригинальность. С этим нельзя полностью согласиться.

Начать с того, что самый отрыв от этой среды был весьма относительным. Непосредственное общение Языкова с литераторами, конечно, сузилось, но он оставался в курсе всего, что происходило в литературной жизни Петербурга. А. М. Языков, А. Н. Очкин и другие корреспонденты сообщали поэту о всех литературных новостях. Ему доставляли в рукописи новые сочинения, сообщали отзывы о его собственных. Языков имел возможность пользоваться всеми русскими журналами и альманахами, которые выписывал В. М. Перевощиков - преподаватель русской словесности в университете, да и сам он получал их от издателей, заинтересованных в его сотрудничестве. Жил он у К. Ф. фон дер Борга, известного переводчика русских поэтов на немецкий язык, и помогал ему в отборе стихотворений.

Дерпте Языков познакомился с Жуковским, гостившим у своей племянницы, Марии Андреевны Протасовой (по мужу Мойер), а позднее с ее сестрой, Александрой Андреевной (женой А. Ф. Воейкова), которая сыграла большую роль в его поэтическом развитии. Наконец, постоянно приезжая в Петербург на каникулы, Языков расширял круг своих литературных знакомств.

Скорее следует говорить о благотворной смене общественного климата, и это главное, что определило значение Дерпта в творчестве Языкова. Дерпт в ту пору был своеобразной русской заграницей, и, по сравнению с чиновничьим Петербургом, в нем дышалось значительно легче.

Русские студенты, как и Языков приехавшие сюда в поисках места, где «царь и глупость - две чумы - еще не портят просвещенья», обостренно переживали свою неподнадзорность. В этой среде «странный жар невольной вольности» дерптских студентов (эпатаж обывателей, дуэли буршей, корпоративные пирушки), как правило, принимал окраску политической оппозиционности, свойственной в эти годы довольно широким кругам русского образованного дворянства.

Здесь, в «ливонских Афинах», в городе, который обладал к тому же романтическим прошлым, Языков обрел и почву, питавшую его вдохновение, и место, где «гений» «не привязан к самодержавному столбу», и благодарную аудиторию.

Н. Языков уехал из Дерпта свободно-бездипломным, но за годы, проведенные там, он значительно пополнил свое образование. С особенным увлечением он занимался русской и мировой историей, литературой, эстетикой; овладел немецким языком, изучал латынь и древнегреческий; слушал лекции по политической экономии, государственному праву и даже физике, но самое главное - прочел массу книг по-русски и по-немецки. В эти годы он увлекался Байроном, Шиллером, Кальдероном, Кернером, Тиком; из русских писателей - Карамзиным, Крыловым, Грибоедовым, внимательно следил за творчеством Пушкина.

«Муза» Языкова является здесь в «бархатной шапке, с дубовою ветвию», то есть в студенческом одеянии. Его вольные песни, дружеские послания и любовную лирику естественно объединяет образ лирического героя - свободно живущего и свободно мыслящего поэта-студента.

Все эти произведения, как и самый образ лирического героя, питало и окрашивало политическое и религиозное вольномыслие, пронизывало чувство, которое И. Киреевский метко назвал впоследствии «стремлением к душевному простору».

По своим воззрениям, а точнее по непосредственному отклику чувств на окружающую действительность Языков принадлежал к широкой декабристской периферии. И содержание, и особый эмоциональный настрой его поэзии, и даже «буйство молодое» его стиха возникли на гребне мощной волны общественного протеста в канун восстания 1825 года.

Хотя все самые смелые в политическом отношении стихотворения поэта не были напечатаны при его жизни, современники легко угадывали вольнолюбивый подтекст всего его творчества в это время. Отчасти потому, что многое распространялось в списках, отчасти же вследствие того, что Языков начал с произведений, типичных для декабристской поэзии, с ее излюбленных тем и характерной поэтики, с присущего этому направлению поиска в истории примеров гражданского мужества и патриотизма.

Читать далее>>