200 лет со дня рождения Н.М. Языкова - На просторе жизни
Автор и источник неизвестны
Когда Гоголь создавал образ Ноздрева в «Мертвых душах» то, наверное, одним глазом смотрел на Языкова, а другим - на Дениса Давыдова, двух наших самых темпераментных, динамичных и импульсивных поэтов. Отчего же гоголевский герой вышел дурен и карикатурен? Да потому что его энергия, клокоча и кипя, уходила в никуда. Улетучивалась в воздух. Просачивалась в песок. Другое дело задор и напористость в поэзии. Без них и стихи - не стихи, не жди откровений, открытий, находок... Доказательство этому - стихи Языкова. О нем сегодня речь.
Николай Михайлович Языков родился 4 марта 1803 года в Симбирске, в семье богатого и образованного помещика, который оставил детям изрядное состояние, по-зволившее им учиться в элитных учебных заведениях и вести независимый образ жизни.
Языков любил родной город и отцовское имение, провел там все детство (до 11 лет) и всегда впоследствии возвращался домой, когда было худо и плохо: и после исключения из института, и во время творческих борений, и оказавшись в объятиях телесного недута.
Первоначальное образование Языков получил в домашних условиях. Затем поступил в горный кадетский корпус. Специальные дисциплины и математика в особенности мало его интересовали и плохо ему давались. Зато он загорался и расцветал на занятиях по истории,
немецкому языку и литературе, а в Н.М. Языков скором времени и сам стал писать стихи.
Уже первые шаги на поэтическом поприще были удачны. Начинающего поэта приветствовал Антон Дельвиг, адресовав ему свой сонет.
Младой певец, дорогою прекрасной
тебе идти к парнасским высотам,
Тебе венок (поверь моим словам)
Плетет Амур с каменой сладкогласной.
От ранних лет я пламень не напрасный
Храню в душе, благодаря богам,
Я им влеком к возвышенным певцам
С какою-то любовию пристрастной.
Я Пушкина младенцем полюбил,
С ним разделял и грусть и наслажденье,
И первый я его услышал пенье.
И за себя богов благословил.
Певца Пиров я с музой подружил
И славой их горжусь в вознагражденье.
На широкую литературную дорогу Языкова вывел опытный и предприимчивый литератор и издатель А.Ф. Воейков, в свое время известный поэт, автор нашумевшего «Дома сумасшедших». В своем журнале «Новости литературы» он опубликовал ряд стихотворений молодого собрата, добавив благосклонную приписку: «Предсказываем ему блистательные успехи на поприще словесности». Больше того: он ввел его в свой дом, а когда Языков собрался на учебу в Дерпт, то снабдил рекомендательными письмами, прежде всего, к профессору медицины Моейру, свояку, они были женаты на сестрах Протасовых - Александре и Марии (племянницах В.А. Жуковского).
Осенью 1822 года Языков отправился в Дерпт и поступил на философский факультет университета, который пользовался не только репутацией одного из лучших учебных заведений страны, но и одного из самых независимых и свободных. Еще до этого Языков долго, скучно и без успеха учился в Горном институте Петербурга, пока не был исключен.
Именно Дерпт сделал его популярным и признанным поэтом и определил судьбу. За «дерптские стихи» любят Языкова, главным образом, и современные читателя, любят за «стремление к душевному простору» (И. Киреевский) и вольномыслие. Молодой поэт, оказавшись в симпатичной среде, без стеснительных политических и религиозных рамок, вне поля сословного этикета, быстро и естественно перешел от подражаний к самобытности, от избитых тем к свежим и почти нетронутым.
Конечно, не нужно думать, что Языков покинул пушкинское русло, вышел из берегов романтизма, не чувствовал декабристского литературного течения. Но в этих водах он стал достаточно сильным и красивым пловцом. Его стихи отличаются яркостью, радостным восприятием жизни, влюбленностью в окружающий мир. Интерес к русской истории и патриотическое воодушевление дополняют поэтический облик Языкова и приближают его к поэтам-декабристам, хотя и было в его вольнолюбии больше эмоций и фронды, чем глубины переживаний. И все же лучшие его стихи, представляющие политическую лирику, такие как «В стране, где я забыл мирские наслажденья...», «Свободы гордой вдохновенье», «Еще молчит гроза народа...» и «Не вы ль убранство наших дней...», составляют сильную и яркую страницу русской поэзии и отмечены верными наблюдениями.
В творчестве Языкова дерптского периода наличествует четыре жанра: дружеские послания, исторические сюжеты, элегии и песни. Между ними не всегда прослеживаются четкие границы и поэт часто их нарочно размывает, демонстрируя свою свободу, творческий произвол, упоение возможностью свободно жить и мыслить. Другими словами, жанровая чистота его мало волнует, его стихия - колорит, тон, темп, периодичность.
Стихи Языкова отличаются живой бытовой окраской, начиная со знаменитого стихотворения «К халату», быстрым темпом, переходящим в плавное парение в духе одической музыки, и мастерством ритмического периода. «Откуда ни начнет период, с головы ли, с хвоста, он выведет его картинно», - писал об этой особенности поэта Гоголь в своей статье «В чем же, наконец, сущность русской поэзии и в чем ее особенность?» В статье много места отводится Языкову, автор не скрывает своей любви к нему. Здесь же Гоголь приводит слова Пушкина о Языкове: «Хмель! Человек с обыкновенными силами ничего не сделает подобного. Тут потребно буйство сил».
Наряду с конструктивными решениями стиха он умело пользовался и лексическими приемами. В его поэтическом багаже можно найти инверсию, анафору, сложные слова, спаренные прилагательные, аллитерации. В результате его напевы звучат свежо, молодо, наступательно - будь то высокие торжественные тексты или элегии и песни. Все они помечены свободным полетом (для слуха) и своеобразным почерком (для глаза).
Есть еще одна особенность музы Языкова: стихи создаются группами, гнездами, венками. Хотя подобные циклы встречаются в практике и других поэтов, но в первой половине XIX века никто их так старательно не вынашивал и не собирал как Языков. На память прежде всего приходят стихи, сплетенные во славу Александры Андреевны, жены Воейкова. Да и то сказать, редко кто, лицезрея красавицу, мог остаться равнодушным. Она была воспета Жуковским, Боратынским, Козловым, Федором Глинкой...
Воейкова была красива, умна, образована и обладала удивительным тактом и изяществом манер. Ее жест всегда заключал в себе какое-то скрытое пространство, открыть которое мечтал всякий человек с богатым воображением и чуткой душой.
Воейкова была несчастлива в замужестве и, может | быть, поэтому любила общение с интересными людьми, любила быть в их окружении, в которое она охотно приняла и Языкова. Теперь трудно сказать, какие чувства их объединяли, какие отношения сложились между ними, но то, что это было, так сказать, двухстороннее движение, сомневаться не приходится. Влияние Воейковой на молодого поэта сказалось благотворно не только в том, что он написал целый любовный цикл, но что еще существенней - заговорил другими словами, обогащаясь свежими настроениями, почувствовал прилив особых сил:
И был я полон божества,
Могуч восстать до идеала,
И сладкозвучные слова,
Как перлы, память набирала.
Была ли это любовь или особого рода обожание, а возможно искренняя и глубокая поэтическая игра - кто скажет? Скорее всего, и сам поэт задавал себе такие вопросы. Во всяком случае, над стихотворением «Поэт свободен. Что награда...» он работал с особым усердием и несколько раз его переделывал, оттачивая, в частности, следующую мысль:
Служа несозданному Богу,
Он даст ли нашим божествам
Назначить мету и дорогу
Своей душе, своим стихам?
А в письме к брату признавался: «Стихи льются, когда пишешь для понимающей прекрасной особы...» В том числе и такие, добавим от себя, как эти:
Она меня очаровала,
Я в ней нашел все красоты,
Все совершенства идеала
Моей возвышенной мечты.
Одним из лучших посвящений Воейковой нужно признать «На Петербургскую дорогу...» Оно освещено какой-то нежной домашней простотой, доверительностью тона и чисто поэтическими пейзажными красотами, перед которыми не устоял сам Пушкин, включив их, как перекличку, в свое знаменитое «Зимнее утро»:
Пускай зима крутые враги
Засыплет бисером своим,
И кони, полные отваги,
По гладким долам снеговым,
Под голубыми небесами,
Быстрей поэтовой мечты,
Служа богине красоты,
Летят с уютными санями...
Эти строчки написаны в ожидании приезда обожаемой женщины, а вот другие, созданные по случаю ее предстоящего отъезда:
Свободен, быстр, пленителен полет
Часов любви, надеждой окрыленных,
Когда душа кипит, чего-то ждет
И вся полна желаний вдохновенных.
Но, пожалуй, с наибольшей силой в своих чувствах, в своей любви Языков признался в обращении к Вульфу:
О! слава Богу! я влюблен
В звезду любви и вдохновений.
Впрочем, пересказывать пленительный роман как-то неловко - его надобно читать, впитывать - в авторском исполнении.
Другим удачным циклом является пушкинский, или тригорский, который составляют послания и посвящения «обитателям Святых гор». Среди них ключевым и средним предстает «Тригорское», своеобразная маленькая поэма, исполненная знакомых примет. Все стихи написаны поэтом по живым впечатлениям, в них много и географии, и топографии, и истории, и персоналий. Языков окунулся в этот причудливый мир летом 1826 года, в Тригорское он приехал по приглашению Алексея Вульфа, сына владелицы Тригорского и своего университетского товарища. Здесь же состоялось его знакомство с Пушкиным, вскоре перешедшее в дружбу. «Тригорские стихи» Языкова круто замешаны, в них сконцентрированы не только художественные достоинства, здесь наличествует такое понятие, как любовь к родной земле...
Первый этап творческого пути Языкова подходил к концу. Быстро пролетели семь лет пребывания в Дерп-те. То были веселые, счастливые и плодотворные годы - напряженной учебы, самообразования и творческих свершений. Но что поджидало поэта впереди? Университет окончен, студенческие приятели и друзья разъехались кто куда. Воейкова умерла, элегические настроения все чаще посещают поэта. Он и раньше писал много элегий, но настоящий грусти в них еще не было.
Достойным завершением прожитых лет стало стихотворение «Пловец». Как ни поверни его, как ни взгляни на него, как ни прочитай, как ни растолкуй - все получается ладно и кстати, и в каждом сердце оно находит отклик, а в каждой душе найдется ему место. Волшебные строчки можно произносить шепотом или говорить в полный голос, можно и петь:
Будет буря, - мы поспорим И помужествуем с ней...
Второй этап поэтических свершений Языкова (1830-1833) литературоведы обычно называют московским, но точнее было бы считать его промежуточным, буферным. Внешне, при быстром чтении, стихи этого времени напоминают прежние, однако, приглядевшись внимательней, замечаешь, что былая энергия и размашистость заметно ослабели, целеустремленность и свободолюбие потускнели, идея борьбы поменяла акценты, живые впечатления бытия все чаще заменяются воспоминаниями, а большое общественное содержание вообще улетучилось. Видимо, Языков не сумел быстро перестроиться и сбился с голоса.
Среди любовных стихотворений главное место отводится теперь цыганке Тане. Казалось бы, вот где закипит и заиграет кровь, где разгуляется широкая натура и бурный темперамент. Не тут-то было: какая-то внутренняя вялость и скука делает неубедительными игривые слова и образы. Да и сам поэт это чувствует и часто жалуется на отсутствие вдохновения и усталость.
|