Николай Языков и Евгений Баратынский

Автор: Ж.Трофимов. (источник неизвестен)

И тем не менее поэт-волжанин, уже более года воспевавший в стихах свою знакомую по Дерпту Александру Андреевну Воейкову /родственницу В.А. Жуковского и супругу бывшего дерптского профессора, ныне издателя столичного журнала «Новости литературы», где печатались и Языков, и Баратынский, А.Ф.Воейкова/, выкроил время, чтобы навестить ее. Николай Языков знал, что у Александры Андреевны, хозяйки одного из лучших литературных салонов, он встретит интересных для него людей. И не ошибся: на этот раз здесь он познакомился с братом Александра Пушкина - Львом и Евгением Абрамовичем Баратынским, унтер-офицером, служившим в Финляндии и проводившим свой отпуск в столице.

Об этом знакомстве поэт упомянул в письме к родным в Симбирск, но без комментариев о своих впечатлениях. А вот через полгода, на обратном пути в Дерпт, Николай Языков, убедившийся в Петербурге в том, что Лев Пушкин и Баратынский все еще играют роль поклонников Воейковой и как будто пользуются ее благосклонностью, заявил в письме к брату Александру: «Это мне не понятно и не нравится: я их обоих знаю лично».

Современный биограф Е.А.Баратынского литератор А.М.Песков после этой цитаты дает свой комментарий по поводу отношений поэтов к А.А.Воейковой: «И Баратынский был влюблен в нее - однако совсем не так, как сгоравший в пламени страсти Языков, не так, как ловко любезный Левушка Пушкин, не так, как добрый Александр Иванович /Тургенев.-Ж.Т./- Он любил в ней прототип своей будущей подруги...»

Оставляя на совести автора это ни на чем не основанное суждение, замечу, что Языков никогда не «сгорал в пламени страсти» к жене бывшего дерптского профессора и матери двоих детей. Она была для него достойным образцом для возвышенной любовной лирики. Что касается Баратынского, то он, получив офицерский чин прапорщика, уже в июне 1826 года женится на 19-летней Анастасии Энгельгарт и станет образцовым семьянином.

Пути-дороги Языкова и Баратынского вновь скрестятся уже в Москве, в близком для них обоих доме Елагиных-Киреевских, осенью 1830 года. И с сей поры, можно сказать, начались тесные многосторонние дружеские отношения между этими выдающимися поэтами. О доверительном их характере можно судить по переписке Н.Языкова, его родных и знакомых. «Пушкин ускакал в Питер печатать «Годунова», - пишет поэт 23 июля 1830 года брату Александру в Симбирск. -Свадьба его будет в сентябре... Здесь теперь Баратынский: он написал роман в стихах под заглавием «Цыганка». «Посылаю список новой поэмы Баратынского, - сообщает Николай Языков 4 октября 1830 года родным в Симбирск. - Она вам понравится -есть много истинно прекрасного. Пушкин находится теперь в Нижнем».

В разгар приготовлений Пушкина к своему бракосочетанию из Петербурга пришло трагическое известие о скоропостижной кончине Антона Дельвига. Тризну по нему правили 27 января 1831 года в «Яре» его ближайшие друзья: А.Пушкин, Е.Баратынский, Н.Языков и П.Вяземский. А через три недели Александр Сергеевич устроил на только что отделанной своей квартире на Арбате мальчишник — прощание с холостяцкой жизнью, на котором присутствовали особо близкие люди: брат Лев Сергеевич, П.Нащокин, Н.Языков, Е.Баратынский, Д.Давыдов, П.Вяземский.

Весной этого памятного года здоровье Николая Языкова сильно пошатнулось, и по приглашению Елагиных-Киреевских он провел летние месяцы на их подмосковной даче в Ильинском, где вместе с Петром Киреевским с увлечением занялся сбором и записью русских народных песен, а также подготовкой издания нового журнала «Европеец». А по возвращении в Москву, с учетом опыта Баратынского, Николай Михайлович поступил служить на его место в Межевую канцелярию, возглавлявшуюся сенатором И.Б.Гермесом, чтобы дослужиться до коллежского регистратора /низшего чина в табели о рангах/, ибо значиться студентом или канцеляристом в документах было неудобно, а зубрежкой заниматься для сдачи университетского экзамена не хотелось.

Когда эта весть дошла до Евгения Баратынского, проживавшего в имении жены Каймары /под Казанью/, он дружески и доверительно пишет в Москву Николаю Языкову: «Заняв мое место у Гермеса, ты обязан вполне заменить меня. Я служил два года с отличной ревностью, за что и удостоился повышения в чине. Расспроси Киреевского о моих служебных подвигах: я уверен, что это воспламенит тебя благородным соревнованием. Кажется, бог поэтов ныне не Аполлон, а Гермес: кроме тебя и меня, служил у него когда-то Вяземский. Что ты поделываешь?.. Пришли, что напишешь, это разбудит во мне вдохновение».

Николай Михайлович расспросил и в письме к старшему брату Петру от 23 сентября с иронией поведал о месте своего служения: «Баратынский сидел на нем дома с честию: дослужился до 14 класса - и вышел вон! То-то счастие - отдыхать в сладкой уверенности, что ты заплатил свой долг отечеству... и пользуешься бездейственностью уже по праву!»

Если к чиновничьей службе Языков подходил с такой же меркой, как П.Вяземский, А.Пушкин, Е.Баратынский, то к творческому труду, в том числе и к собственному, он теперь относился со все возрастающей серьезностью. И каким глубоким уважением пронизано его послание от 21 ноября 1831 года к Ивану Киреевскому, использовавшему свою службу в Московском архиве коллегии иностранных дел для разысканий новых документов по истории допетровской Руси и популяризации их в печати:

Живи и действуй православно

Во славу родины своей:

Ты взор и ум трудолюбивый

В дела минувшие вперишь,

И пересмотришь их архивы,

И старину разговоришь,

И дашь нам вести не чужие

И думы верные о ней:

Да чисто русская Россия

Пред нами явится видней!

Иди, трудись - и дай мне руку!

Евгений Баратынский, зимой проживавший в Казани, пристально следил за всеми новинкам дорогого ему языковского пера и в каждом письме к Ивану Киреевскому просил доставлять их ему. И, не в последнюю очередь от прочтения процитированного послания, он в январском i письме 1832 года признался И.В. Киреевскому: «Языков расшевелил меня своим посланием. Оно ; прелесть. Такая ясная грусть, такое грациозное добродушие! Такая свежая чувствительность! Как цветущая его муза превосходит все наши бледные и хилые!»

По примеру Языкова Баратынский близко принимает к сердцу создание Иваном Киреевским нового московского журнала «Европеец».

Узнав, что Николая Языкова  постигло такое несчастье, как смерть в Симбирске любимой матушки, Евгений Абрамович в письмах неоднократно высказывает теплые пожелания быть деятельным и уверения в преданности дружбе между ними. Драгоценным свидетельством искренности чувств Баратынского стало послание, адресованное Языкову, но присланное И.Киреевскому для публикации в журнале «Европеец»:

Языков, буйства молодого

Певец роскошный и лихой!

По воле случая слепого

Я познакомился с тобой

В те осмотрительные лета,

Когда смиренная диета

Нужна здоровью моему,

Когда и тошный опыт света

Меня наставил кой-чему.

Но я люблю восторг удалый,

Разгульный жар твоих стихов. Дай руку мне: ты славный малый,

Ты в цвете жизни, ты здоров...

Николай Михайлович был очень тронут и прислал ответное послание. Оно, по словам Баратынского, внушило ему новые строки похвалы творениям юного Языкова и призыв к поэту, чтобы его муза поскорее предстала в достойном блеске миру: Наперснице души твоей Дай диадему и порфиру; Державный сан ее открой: Да изумит своей красой!

В прозаической приписке к этим строкам Евгений Абрамович с благодарностью снова признается Языкову: "Только твои стихи расшевеливают мне душу. Твои студенческие элегии дойдут до потомства, ноты прав, что хочешь избрать другую дорогу. С возмужалостью поэта должна мужать его поэзия, без того не будет истины и настоящего вдохновения... Прощай, мой милый Языков. Я люблю тебя от всей души».

В феврале 1832 года в статье И.Киреевского «Девятнадцатый век», опубликованной во втором номере «Европейца», правительство усмотрело требование Конституции в России, и журнал был закрыт. Когда известие это достигло Казани, Баратынский 14 марта в отчаянии написал И.Киреевскому: «От запрещения твоего журнала не могу опомниться... Я вместе с тобой лишился сильного побуждения к трудам словесным... Будем мыслить в молчании и оставим литературное поприще. Будем писать, не печатая. Может быть, придет бла-гопоспешное время».

Разочарование и озлобление охватило и Языкова, который вскоре после получения Киреевским письма Баратынского оставляет службу в Межевой канцелярии /время от времени там все-таки приходилось появляться в чиновной форме одежды/ и отправляется в родное Языкове Пребывание на родной природе несколько улучшило его настроение, но и он, подобно Евгению Абрамовичу, едва не махнул рукой на служение словесности...

Важнейшим событием сентября 1833 года для них стали встречи с Александром Пушкиным, совершавшим путешествие по Поволжью и Уралу. Евгений Баратынский как раз к этому времени оказался в Казани и, проведя вечер с дорогим гостем, проводил его 8 сентября в Симбирск, в гости к Языкову...

Нетрудно догадаться, какое место в беседах в селе Языково занял Баратынский. О нем же братьям Языковым сообщал в своих письмах и Денис Давыдов. В письме из симбирского имения Верхняя Маза от 3 октября 1833 года он сообщал, что Пушкин и Баратынский отыскивали в Казани «сведения о Пугачеве», которые, мол, нужны им «для сочинения какого-нибудь романа...» Поэт-партизан, будучи связанным с Баратынским семейственными узами, довольно тесно общался с ним во время наездов в первопрестольную и как бы выполнял роль связного между Баратынским и Языковыми. «Посылаю вам что-то вдохновенное, но недостаточно обделанное,- говорилось в его письме из Пензы от 16 февраля 1834 года к братьям Языковым, - скажите ваше мнение... Я о том же писал и к Баратынскому. Кстати, о Баратынском. Я на днях и от него получил письмо - он препоручает мне вам кланяться. Вот слова его: «Вы переписываетесь с Языковым; поклонитесь ему от меня. Дай бог здоровья ему и его музе. Он поэт в душе. У нас не умеют его ценить; но когда гнилая наша поэзия еще будет гнилее и будет пахнуть мертвечиной, мы почувствуем все достоинство его бессмертной свежести». «Баратынский купил себе маленькую подмосковную /имение Мураново. - Ж.Т./, где совсем обосновался и будет приезжать на зиму в Москву», - сообщил Давыдов Языкову 16 июня 1834 года. А вот характерная деталь из письма Д.Давыдова А.Пушкину из Москвы от 2 марта 1835 года: «Я сегодня еду в мои степи. Баратынский хочет пристать к нам /к изданию журнала «Современник». - Ж.Т./, это не худо. Языков верно будет нашим».

Денис Васильевич отлично знал своих друзей: действительно, и Баратынский, и Языков внесут свою лепту в «Современник» при жизни Пушкина. Находясь вдалеке друг от друга /в Москве и Симбирске/, они глубоко скорбели в связи с гибелью Александра Сергеевича, не скрывали своей ненависти к истинным виновникам этого поистине общенародного бедствия, сохранили до конца дней своих верность благородным пушкинским принципам и заветам «родни по вдохновению».

Прекрасным памятником братских отношений между Языстраниц «Московского наблюда теля» в апреле 1836 года. Как бь забыв о недугах, терзавших егс собственную плоть, Николай Ми хайлович в начале с грустью от метил, что в последнее время Баратынский «покинул лиру». Затеи, с присущей ему искренностью ссылаясь на собственный опыт призвал друга бежать от светских наслаждений и городских забав превратностей и смут в тишь и глушь, в приволье вдохновений: Беги же ты в свои родимые долины, На свежие луга поемных берегов, Под тень густых ветвей, где трели соловьины И лепетание ручьев! Свобода и покой - хранители поэта Дадут твоей душе и бодрость, и простор, И вдохновением, как было в премии лета, Светло заискрится твой взор. И лиру ты возьмешь: проснется, золотая, И снова запоет о жизни и любви. И звуки полетят, красуясь и играя, Живые, чистые твои! Не медли, друг и брат! Судьбу твою решила поэзия. О! Будь же верен ей всегда. Она одна тебе прибежище и сила, Она твой крест, твоя звезда! И что же на земле и сладостней, и краше? Дай руку мне! Восстань с возвышенным челом И ради наших муз, и ради дружбы нашей Явись на поприще твоем! Явись и торжествуй - и славою своею Обрадуй вновь Парнас и оживи меня! Да новый хор певцов исчезнет перед нею, Как снег перед лицом огня!

Реальная жизнь и его самого, и Баратынского складывалась намного сложнее и труднее, чем это представлялось автору этих оптимистичных строк. Николаю Михайловичу пришлось месяцами находиться в Москве на постельном режиме, пока врачи не настояли в 1838 году на поездке за границу для лечения грязями и водами. Но и из своего далека он интересовался жизнью и творчеством Евгения Абрамовича. Так, 2 апреля 1840 года из Ниццы он писал В.А.Елагину: «Радуюсь, что Баратынский и Хомяков не оставляют лир своих: не то бы наш Парнас двинулся, как обоз, в котором тысячи немощных калек. Где теперь Баратынский? Если в Москве, то кланяйтесь ему от меня: ведь он, кажется, ездил в Крым?»

Долгих пять лет Николай Языков находился на далекой чужбине, но, вернувшись в конце лета 1843 года в первопрестольную, оставался тяжело больным, инвалидом.

Так уж случилось, что месяц спустя, осенью, Евгений Абрамович с женой и тремя старшими детьми /четверо младших остались дома/ отправился через Германию в Париж, чтобы познакомиться с тамошней общественной и культурной жизнью. Перезимовав в столице Франции, Баратынские в апреле 1844 года прибыли в Неаполь. Однако двухмесячное пребывание в прекрасном городе итальянского Средиземноморья окончилось трагически: сердце Евгения Абрамовича не выдержало нервного напряжения, вызванного болезнью жены, и 29 июня на 45 году жизни поэт скончался от очередного приступа.

12 августа Николай Языков сообщает брату Александру в Симбирск: «Горестное известие! Из Петербурга пишут, что Баратынский умер в Неаполе.. Горестная судьба талантов в России! - все они губятся как-то не е свое время, до времени и бог знает как!» К счастью, судьба творческого наследия и Евгения Баратынского, и самого Николая Языкова, скончавшегося на 44-м году жизни, сложилась блистательно: оно стало частью сокровищницы культуры России.