Биография Пушкина Александра Сергеевича

Пушкин Александр Сергеевич (26.05[6.06].1799—29.01 [10.02].1837), русский поэт. В родословной Пушкина скрестились несколько ветвей, уходящих в глубины русской истории и отмеченных многими именами участников важнейших событий в государственной жизни страны. В набросках своей автобиографии, в трагедии «Борис Годунов», в романе «Арап Петра Великого», в стихотворении «Моя родословная», в статьях и письмах Пушкин впоследствии будет часто вспоминать о них.

Детство Пушкина прошло в Москве. Нелюбимый ребенок в семье, он воспитывался французскими гувернерами, рано научился читать, свободно рылся в богатой библиотеке своего отца, Сергея Львовича Пушкина, не чуждого литературным занятиям и принимавшего в своем доме известных русских писателей: Н. М. Карамзина, И. И. Дмитриева, своего брата Василия Пушкина.

Рано научившись писать, отрок Пушкин нашел в огромной библиотеке отца массу атеистической и эротической французской литературы, с которой жадно стал знакомиться. Запойное чтение этой развращающей сердце литературы питало рано пробужденные чувственные страсти, а скептические и атеистические идеи, преподносимые в ироническом и сатирическом освещении, развращали и юный ум.

Формально родители Пушкина не были чужды бытового Православия: они иногда служили молебны, приглашали на дом приходских священников, раз в год говели. Но случалось нередко, что после исповеди и причащения Святых Таин, вечером того же дня Сергей Львович (отец) или Василий Львович (дядя) декламировали кощунственные стихи Парни, в которых автор издевался над церковными таинствами и обрядами. В семье Пушкиных, как и во мн. др. подобных семьях того времени, вообще господствовало ироническое отношение к религии, к Церкви и духовенству. Т. к. непристойные насмешки по этому поводу часто облекали в остроумные и соблазнительно привлекательные формы, то ребенок Пушкин, имея живой и насмешливый ум и повышенную восприимчивость, быстро и прочно усвоил себе эту манеру, которая мутной струей прошла через его жизнь и творчество в течение многих лет.

С ранних лет отданный в руки гувернанток и гувернеров сомнительной нравственности, и к тому же часто менявшихся, лишенный родительского внимания и ласки, вполне предоставленный бесконтрольной соблазнительности в выборе чтения, рано узнавший из неосторожных разговоров взрослых в гостиной, в лакейской и в девичьей о том, что на языке этих взрослых называлось «любовью», отрок Пушкин был уже глубоко отравлен ядом кощунства, цинизма и скепсиса, надолго развративших его живое творческое воображение. Очень рано чуткое ухо отрока познакомилось с тем, что называется сквернословием, образцы которого, гл. обр. на русском языке (хотя дома говорили большей часть по-французски), он часто слышал. И привычка сквернословить долго и прочно держалась у Пушкина.

Все складывалось так, что Пушкин мог совершенно нравственно погибнуть. Но, к счастью, по милости Божией, даны были Пушкину и благие дары свыше; посланы были и добрые влияния на его жизненном пути, начиная даже с колыбели. Среди даров, посланных свыше, надо отметить врожденное большое доброе сердце, чрезвычайную самокритику, исключительную высочайшую и чистейшую эстетическую одаренность вообще и светлый поэтический гений в особенности, особую ясность творческого ума и мужественную волю. При наличии этих врожденных подарков с неба — невозможно было не стать Пушкину религиозным, невозможно было ему не откликнуться на благие влияния, зовущие к свету Божественной Истины, Добра и Красоты. Носителями таких благих и добрых влияний, посеявших в глубину глубин души Пушкина с ранних лет его детства и отрочества неумирающие семена подлинно «разумного, доброго, вечного» — были: бабушка Мария Алексеевна Ганнибал, горячо и нежно любившая внука и, в свою очередь, любимая им; любимая няня Пушкина Арина Родионовна, дьякон Александр Иванович Беликов (окончивший Славяно-греко-латинскую академию), преподававший отроку Пушкину Закон Божий, русский язык и арифметику (с 1809 по 1811); и, наконец, дядька Никита Козлов, состоявший при Пушкине в детстве в Москве, затем, после окончания лицея, в Петербурге; был при Пушкине в ссылке на юге и в с. Михайловском; служил камердинером после женитьбы Пушкина и отвозил со своим барином тело матери поэта из Петербурга в Святые горы, в н. февр. 1837 отвозил туда же гроб с телом самого поэта.

Бабушка Пушкина Мария Алексеевна Ганнибал (1745—1818), по общим отзывам, была очень умная и рассудительная женщина. Дельвиг, друг Пушкина, приходил в восторг от письменного слога Марии Алексеевны, от ее сильной простой русской речи. Когда ребенку грозило наказание от отца или матери (часто незаслуженное, жестокое и даже несправедливое), то он убегал к защитнице-бабушке, где его уже не трогали. Бабушка и няня Арина Родионовна рассказывали младенцу и отроку Пушкину народные сказки, а чтобы он не страшился их — учили его молиться и креститься и сами его крестили. В стихотворении «Сон» (1816) Пушкин так об этом вспоминает:

Ах! Умолчу ль о матушке моей,

(трудно сказать, к кому это относится — к бабушке или к няне?)

О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием перекрестит меня
И шепотом рассказывать мне станет
О мертвецах, о подвигах Бовы…

В 1806 Мария Алексеевна купила под Москвой сельцо Захарово, в котором Пушкины проводили летнее время. С няней Ариной Родионовной (1758—1828) Пушкин особенно сблизился и глубоко ее оценил в годы вынужденного своего пребывания в с. Михайловском. Не знавший в детстве и юности материнской ласки, Пушкин относился к горячо любимой няне с истинной сыновней нежностью, трогательно называя ее в одном из своих стихотворений «голубка дряхлая моя». Лето, проведенное отроком Пушкиным в с. Захарово, всегда освежало юную душу глубокими впечатлениями русской деревенской природы.
После более чем достаточной домашней подготовки встал вопрос об определении 12-летнего отрока Пушкина в какое-нибудь привилегированное учебное заведение для продолжения образования. В это время шла борьба за влияние между иезуитами и масонами. На семейном совете сначала решено было отдать Пушкина в Петербургский закрытый пансион отцов-иезуитов, в котором воспитывалось много детей русских аристократов. Но планы эти неожиданно изменились. Стало известно, что под Петербургом, в Царском Селе, открывается новое привилегированное учебное заведение — Царскосельский лицей — на каких-то совсем новых началах и что попасть в этот лицей — великая честь.
Царскосельский лицей открылся 19 окт. 1811. На торжестве открытия присутствовал император Александр I, обе императрицы, вел. князья, члены Государственного совета, духовенство, министры, придворные и др. сановники. После кратких официальных речей И. И. Мартынова (директора департамента Министерства народного просвещения, одного из составителей лицейского устава) и директора лицея В. Ф. Малиновского с большим пафосом произнес речь профессор политических наук А. П. Куницын, окончивший свое образование в Германии, в Геттингенском университете. Интересно, что, кроме Куницына, получили образование в Геттингенском университете еще и др. профессора лицея: словесник А. И. Галич, математик Я. И. Карцев, историк И. К. Кайданов. Ближайшим помощником директора лицея был первое время проф. Н. Ф. Кошанский, окончивший философское отделение Московского университета. Он преподавал латинский язык и русскую словесность. Кошанский, как и Малиновский, тоже был масон. Все вышеуказанные профессора были ревнителями масонских традиций. Немецкий язык и немецкую словесность преподавал проф. Ф. М. Гауеншильд, масон, при помощи которого Сперанский предполагал устроить специальную масонскую ложу, в которую хотел привлечь русских архиереев, склонных к реформации. Этот странный проект Сперанский не осуществил. Такой подбор преподавателей удовлетворял планам Сперанского, но министр народного просвещения гр. А. К. Разумовский в это время уже разочаровался в масонстве и, ставши поклонником иезуитов, почитал известного философа Жозефа де Мэстра, мечтавшего о насаждении в России католицизма. Но самым своеобразным преподавателем лицея был профессор французской литературы де Будри. Это был его псевдоним, а настоящая фамилия его была Марат, и он был родным братом знаменитого якобинца Марата. Законоучителем был назначен настоятель придворной церкви священник Н. В. Музовский. 21 янв. 1816 на место о. Николая законоучителем лицея был назначен о. Гавриил Полянский. В сентябре того же года на место о. Гавриила был назначен священник Г. П. Павский (впоследствии известный враг митр. Филарета). Между прочим, выпускной экзамен по Закону Божию, состоявшийся 16 мая 1817, происходил в присутствии кн. Голицына (исправлял должность министра народного просвещения), архим. Филарета (Дроздова), впоследствии знаменитого Московского митрополита, архим. Иннокентия (Смирнова) и о. Герасима Павского.
Первый директор лицея, В. Ф. Малиновский, окончил Московский университет. Интересно отметить, что он был автором книги «Рассуждение о мире и войне», в которой проводилась чисто масонская идея проекта вечного мира, при помощи международного трибунала наций, где должны были решаться все спорные вопросы международной политики.
Между прочим, в «Первой программе записок» (автобиографических) Пушкин упоминает: «Иезуиты. Тургенев. Лицей», а под датой «1811 год» пишет: «Мое положение. Философские мысли. Мартинизм». Из этого можно заключить, что Пушкин, по-видимому, до некоторой степени отдавал себе отчет о характере педагогической среды лицея, где ему пришлось провести 6 лет.
Из всего вышесказанного о лицее следует признать, что это учебное заведение не могло не иметь нравственно и политически развращающего влияния. И недаром позднее Пушкин говорил: «Проклятое мое воспитание», вспоминая лицей.
23 марта 1814 скончался первый директор лицея В. Ф. Малиновский. Во время похорон, на кладбище, у могилы В. Ф. Малиновского, Пушкин и Иван Малиновский (сын покойного) дали клятву в вечной дружбе.
Пушкин провел в лицее 6 лет (с 1811 по 1817). Окончил он по второму разряду, имея «отлично» только по русской и французской словесности и по фехтованию.
Чувство «дружбы» было особенно развито у Пушкина; оно как бы компенсировало ему недостаток родительской любви и ласки в прошлом. В лицее у него было много друзей: Пущин, про которого он позднее писал: «Мой первый друг, мой друг бесценный»; Дельвиг, про которого после его смерти Пушкин писал Плетневу: «Никто на свете не был мне ближе Дельвига»; Кюхельбекер — поэт, с которым так смело и трогательно Пушкин обнялся, когда встретил его, перевозимого из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую; Илличевский — тоже поэт; Малиновский, с которым Пушкин поклялся быть в вечной дружбе и которого трогательно вспомнил перед кончиной; Матюшкин, ставший моряком и под конец жизни бывший контрадмиралом и сенатором, которому посвятил несколько теплых строк Пушкин в своем стихотворении «19 октября 1825»; Вольховский — первый ученик, окончивший с большой золотой медалью, пленивший Пушкина своей спартанской воздержанностью и строгостью к себе; Яковлев — талантливый сочинитель романсов на слова Пушкина и Дельвига; Данзас — впоследствии секундант Пушкина на последней дуэли; Корсаков; Горчаков, с которым, правда, дружба была лишь в стенах лицея.
19 октября — день открытия лицея — всегда торжественно праздновался; по окончании лицея лицеисты обычно собирались ежегодно в этот день. Пушкин посвятил этому дню несколько стихотворений: в 1825, 1827, 1828, 1831 и 1836.
В Царском селе, в стенах лицея, Пушкин начал писать свои первые стихи (детские опыты до нас не дошли). Когда «при кликах лебединых» (по выражению самого поэта), уединенному в аллеях царскосельского парка юноше «стала являться муза», он внимал ей всем существом: и душой и телом. И совершалось дивное и чудное чудо: «уродливый» Пушкин превращался в эти минуты в статного, стройного, изящного и красивого юношу. Раздвигались плечи, расширялась грудь, становились прекрасными походка и плавные движения рук, голова подымалась вверх, лицо преображалось, светлело внутренним восторгом, свидетельствуя о том, что поэт «приносит священную жертву Аполлону…» «Безобразный утенок» превращался в эти мгновения в «царскосельского лебедя». С годами эти метаморфозы стали случаться все чаще и чаще и каждый раз стали оставлять после себя глубокие следы: духовный рост поэта постепенно изменял весь его телесный облик.
Большую роль в деле умственного и нравственного развития лицеистов сыграла Отечественная война 1812. В лицейскую годовщину 1836 Пушкин так вспоминал об этом времени:

Вы помните: текла за ратью рать,
Со старшими мы братьями прощались
И в сень наук с досадой возвращались,
Завидуя тому, кто умирать
Шел мимо нас…

В 1815, на лицейском акте, Пушкин прочитал свое стихотворение «Воспоминания в Царском Селе» — в присутствии самого Державина. Пушкин сам об этом сообщает так: «Я прочем мои “Воспоминания в Царском Селе”, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом…
Не помню, как кончил я свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении, он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли».
С этого замечательного дня можно считать, что юный Пушкин догнал своего великого учителя, самого крупного поэта XVIII в. — Державина. Эти стихи Пушкина не только равны державинским, но местами — совершеннее. Знаменитые строчки, где упомянут Державин, были следующие:

Державин и Петров героям песнь бряцали
Струнами громкозвучных лир.

Тремя словами охарактеризована вся сущность формы державинских стихов.
В своем романе «Евгений Онегин», в 8-й главе, Пушкин, вспоминая лицейские годы, когда ему стала являться муза, говорит о ней:
Весной, при кликах лебединых,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.

И свет ее с улыбкой встретил;
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.

Начитанность Пушкина при поступлении в лицей была поразительная. В лицее он продолжал так же много и жадно читать и за 6 лет учения, к концу курса, основательно ознакомился с историей литератур: античной, всеобщей (особенно французской) и русской (как XVIII в., так и н. XIX в.). Лицей был строго закрытое, с интернатом, учебное заведение, но в старших классах дисциплина значительно ослаблялась и лицеисты пользовались большой свободой в общении с внешним миром.
Лицейский период поэтического творчества Пушкина, с 1813 по 1817, можно охарактеризовать как ученический, как пробу сил, как пробу голоса, как расправление молодых крыльев, как искание и совершенствование поэтических форм, как прислушивание к пробуждающимся порывам того чудесного душевного состояния, которое он позднее назовет божественным вдохновением. Ведь поэт только что вышел из отроческого возраста и вступил в первую весну своей юности. «Весной, при кликах лебединых, / Близ вод, сиявших в тишине», стала являться ему муза, т. е. в душе Пушкина родился поэтический дар. Дар этот сделался неотъемлемой частью всей жизни поэта. Все мысли, чувства, настроения, стремления, страсти стали переплетаться с поэтическим даром. Живой по природе, игривый, насмешливый ум, взрывной темперамент, рано проснувшиеся чувственные страсти стали искать себе выражения в изящных музыкальных формах. Поэт мог бы сказать о себе словами Жуковского: «И для меня в то время было / жизнь и поэзия — одно».
Искренность, откровенность, прямодушие, непосредственность, честность и смелость натуры Пушкина привели к тому, что почти все поэтическое творчество лицейского периода превратилось в лирическую декларацию о своих недостатках и пороках. Анакреонтический дух этой лицейской лирики был обусловлен психологией творчества юного поэта, пожинавшего сладкие на вкус, но горькие по существу плоды порочной наследственности и порочного семейного воспитания. Только этими последними влияниями и можно объяснить наличие в лицейской лирике непристойных стихов: «К Наталье», «Монах», «Тень Фонвизина» и «Тень Баркова».
Главными учителями Пушкина в русской поэзии были Державин, Жуковский и Батюшков, затем Крылов и, в прозе, Карамзин. Огромное моральное влияние на Пушкина имел Жуковский, которого воистину можно назвать ангелом-хранителем поэта.
Лично Пушкин познакомился с Жуковским будучи еще лицеистом, в 1815, когда Жуковский приезжал в Царское Село. Впоследствии Пушкин так вспоминал о первой их встрече:

Могу ль забыть я час, когда перед тобой
Безмолвный я стоял, и молнийной струей
Душа к возвышенной душе твоей летела
И, тайно съединясь, в восторгах пламенела.
Несомненно, что в душе Пушкина, наряду с гнездившимися пороками, в глубине глубин его духа притаились и высокие добродетели, и светлые мысли, и чистые чувства, посеянные и тайно выпестованные добрыми влияниями бабушки и няни. Но если своими пороками и недостатками поэт вслух громко и задорно бравировал, то прекрасные ростки своих добродетелей он старался скрыть, бережно и тайно храня их от всех, как святая святых своей души. «Нельзя преувеличивать, — отмечал митр. Анастасий, — значение вызывающих антирелигиозных и безнравственных литературных выступлений Пушкина также и потому, что он нарочито надевал на себя иногда личину показного цинизма, чтобы скрыть свои подлинные глубокие душевные переживания, которыми он по какому-то стыдливому целомудренному внутреннему чувству не хотел делиться с другими <…> Казалось, он домогался того, чтобы другие люди думали о нем хуже, чем он есть на самом деле, стремясь скрыть “высокий ум” “под шалости безумной легким покрывалом”».
В 1817 Пушкин окончил лицей и после короткого пребывания в с. Михайловском и в с. Тригорском (где он познакомился и подружился с семьей помещицы П. А. Осиповой) поселился в Петербурге. Уезжая из с. Тригорского, он написал стихотворение «Простите, верные дубравы», которое заканчивается так:

Приду под липовые своды,
На скат тригорского холма,
Поклонник дружеской свободы,
Веселья, граций и ума.

Последние слова чрезвычайно характерны для Пушкина: в нем самом было это редкое гармоничное сочетание эстетической одаренности и ума. В стихотворении 1825 «Вакхическая песня» Пушкин вновь повторил эту же мысль: «Да здравствуют музы, да здравствует разум!»
Период жизни Пушкина с 1818 по 1820 — это период «Зеленой лампы». (Название случайное: друзья Пушкина собирались у Н. В. Всеволожского, у которого дома была зеленая лампа). Всеволожский был сыном камергера, богач. Служил вместе с Пушкиным в Коллегии иностранных дел. «Лучший из минутных друзей моей минутной молодости» — так иронически-грустно отзывался о нем впоследствии Пушкин. У Всеволожского собирались для кутежей, попоек, картежной игры, легких бесед, но иногда тут поднимались и политические разговоры, инспирируемые проникавшими на эти собрания членами тайных обществ (С. Трубецкой, Я. Толстой, Ф. Глинка и др.). В жизни Пушкина этот период «Зеленой лампы» был периодом нравственных падений и политических заблуждений. Но чуткая душа поэта нашла в себе силы вылезти из нравственного болота, и символом этой победы явилось стихотворение «Возрождение» (1819).

Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит.
И свой рисунок беззаконный
На ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.

Пушкин падал, но раскаивался и подымался. Пушкин грешил, но грехов не забывал и мучился при воспоминании о них. Чрезвычайно характерно в этом отношении стихотворение «Воспоминание», написанное в 1828. В нем имеются такие покаянные строки:

Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.

Первым большим по объему произведением Пушкина была поэма «Руслан и Людмила». Начата эта поэма была еще в лицее, в 1817; продолжал он писать ее в с. Михайловском (во время летнего пребывания) и в Петербурге, в период «Зеленой лампы», среди самой рассеянной жизни. Окончена эта поэма была на Страстной неделе в Великую пятницу 26 марта 1820. Эпилог поэмы был написан позднее, 26 июля 1820, уже на Кавказе. Пролог («У лукоморья дуб зеленый») был написан еще позже, в с. Михайловском.
26 марта (в день окончания поэмы) Жуковский подарил Пушкину свой портрет с трогательной искренней надписью — «Победителю-ученику от побежденного учителя». Это была правда: в 1820 Пушкин уже превзошел своего учителя — Жуковского (первого учителя — Державина он превзошел еще в лицее). В это же время и Батюшков (третий учитель Пушкина) признал превосходство поэта и воскликнул: «Злодей, как он стал писать!»
В этот же период своей жизни (т. е. от окончания лицея до окончания «Руслана и Людмилы», с 1817 по 1820) Пушкин написал много т. н. «вольных стихов» (ода «Вольность», «Деревня», эпиграммы на имп. Александра Павловича, на Аракчеева, на архим. Фотия, на кн. Голицына, на Карамзина и др.), следствием чего и явилась ссылка поэта на юг России.
Но если эпиграммы подчас были и грубы, и неприличны, и вульгарны, и дерзки, и несправедливы, то в оде «Вольность» были и умные, и правдивые, и справедливые строки, как напр.:

Владыки! Вам венец и трон
Дает Закон — а не природа, —
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.

Конечно, «вечный», т. е. религиозно-нравственный закон — выше всего.

И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!

Т. е. где царь или народ не исполняет этого вечного закона.

И днесь учитесь, о цари:
Ни наказанья, ни награды.
Ни кров темниц, ни алтари
Не верные для вас ограды.
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.

В «Деревне» — тоже имеются искренние, правдивые строки законного возмущения несправедливостью:

Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
<…> Здесь девы юные цветут
Для прихоти бесчувственной злодея.

А конец стихотворения — умен, благороден и правдив:

Увижу ль, о друзья! Народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию Царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?

Невольно вспоминается дивная народная русская песня, созданная в год освобождения крестьян, в 1861, когда законное чаяние Пушкина именно так и осуществилось:

Ах ты, воля, моя воля,
Воля чудная моя;
Воля сокол поднебесный,
Воля светлая заря,
Не с зарей ли ты спустилась,
Не во сне ли вижу я,
Знать, горячая молитва
Долетела до Царя.

Если период «Зеленой лампы», период нравственных падений завершается покаянным настроением (стихотворение «Возрождение»), то и период бурных политических страстей (под влиянием атмосферы «декабрьского движения») не целиком захватывал поэта, что видно из др. произведений этого же периода. В 1818 Пушкин написал, в ответ на предложение фрейлины Н. Я. Плюсковой, следующее стихотворение в честь ее Императорского Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны.

На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе, в гордости свободной,
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету тайно пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветственной красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.

Эта свободная независимость личных суждений и оценок чрезвычайно характерна для Пушкина. Пушкин никогда не был и не мог быть партийным, а потому и политические его оценки носили нравственный характер. Смелое прямодушие заставляло его мужественно защищать справедливость, на чьей бы стороне она ни была.
С особым глубоким подъемом и покаянной искренностью написано знаменитое стихотворение Пушкина, посвященное митр. Филарету:

В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой, кроткой и любовной,
Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.

(Первоначальный текст, измененный по требованию цензора, был таков:

Твоим огнем душа согрета
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Филарета
В священном ужасе поэт.)

Едкие и грубые эпиграммы на Аракчеева, архим. Фотия, на министров, на крупных сановников, даже на самого государя («Сказки») в большом количестве списков распространялись среди населения. Появилось много антиправительственных стихов, написанных не Пушкиным, но ходивших по рукам под именем пушкинских. Правительство имп. Александра I решилось, наконец, принять меры. Последней каплей, переполнившей чашу снисхождения, была, по-видимому, эпиграмма на Аракчеева. Государь чрезвычайно разгневался. Тучи над головой Пушкина сгустились. Поэту грозила ссылка в Сибирь или в Соловецкий монастырь. Друзья Пушкина не на шутку встревожились и начали хлопотать. Жуковский, Вяземский, Тургенев, Гнедич, Ф. Глинка, затем Васильчиков, директор лицея Энгельгардт, президент Академии художеств и директор публичной библиотеки Оленин и, наконец, сам Карамзин — своими ходатайствами смягчили имп. Александра.
Пушкина вызвал к себе генерал-губернатор гр. Милорадович. Поэт был предупрежден друзьями о том, что у него будет обыск, и уничтожил все бумаги. При беседе с Милорадовичем Пушкин сказал: «Граф! Все мои стихи сожжены! — у меня ничего не найдется на квартире: но, если Вам угодно, все найдется здесь (указал пальцем на свой лоб). Прикажите подать бумаги, я напишу все, что когда-либо было написано мною (разумеется, кроме печатного), с отметкою, что мое и что разошлось под моим именем. Подали бумаги. Пушкин сел <…> и написал целую тетрадь». Все это лично сам Милорадович рассказал Ф. Глинке. В заключение Милорадович сказал: «Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою обхождения». Все это смягчило гнев государя. Наказание оказалось сравнительно мягким.
Пушкин был переведен на службу в канцелярию главного попечителя колонистов Южного края, генерала И. И. Инзова, находившуюся тогда в г. Екатеринославе. При этом по Высочайшему повелению Пушкину было выдано на проезд 1000 руб.
Объективное, честное изучение обстоятельств высылки Пушкина на юг России заставляет признать: 1) Пушкин был виновен, и Правительство не могло не принять мер против него; 2) Пушкин, несомненно, заслуживал большого снисхождения, и Правительство ему это снисхождение в высшей степени оказало.
Благое провидение было очень милостиво по отношению к Пушкину. Генерал Инзов оказался прекрасным человеком. В молодости он некоторое время был масоном, но позднее отрезвел. Он искренно полюбил поэта и отечески о нем заботился.
По приезде в Екатеринослав Пушкин простудился и заболел. В это время через Екатеринослав проезжал прославленный герой войны 1812 генерал Н. Н. Раевский со своей семьей (сыном и двумя дочерьми). Сын генерала, молодой Николай Раевский, был другом Пушкина. Раевские попросили генерала Инзова отпустить поэта с ними в путешествие по Кавказу и Крыму. Во время этого путешествия Пушкин особенно отметил и чрезвычайно высоко оценил младшую дочь Раевского Марию Николаевну, бывшую тогда почти девочкой. Мария Волконская, несомненно, является одним из прообразов Татьяны Лариной («Евгений Онегин»). Ей же, по-видимому, посвящена и поэма «Полтава».
Пока Пушкин путешествовал (с конца мая по 2 сент. 1820), генерал Инзов был переведен в г. Кишинев. Начался кишиневский период жизни Пушкина. Его можно назвать повторением периода «Зеленой лампы», причем нравственные падения поэта на этот раз были еще глубже и страшнее. Но и муки совести были не меньше. Безделье, кутежи, карты, попойки, ссоры, дуэли, увлечения женщинами — вот канва его внешней жизни. А одновременно с этим, в глубине глубин его души шла мучительная внутренняя борьба и зрели творческие силы.
Самым огромным грехом этого периода жизни и, можно определенно утверждать, что самым огромным грехом всей его жизни была кощунственно-циничная поэма «Гавриилиада», написанная в апр. 1821, облеченная в изящную форму, что делало грех поэта особенно тяжким. Хотя не имеется ни одной строчки этой поэмы, написанной рукой Пушкина, но имеется собственноручно им написанный план ее. Как известно, поэт отрекался от нее всю жизнь. Когда позднее, в 1828, было начато по этому поводу следствие и от Пушкина требовали точных сведений о том: когда, где, при каких обстоятельствах, через кого он познакомился с этой поэмой, — поэт попросил разрешения лично, в закрытом конверте, передать письмо самому государю. После этого, по распоряжению имп. Николая Павловича, дело было прекращено. Не может быть никакого сомнения в том, что Пушкин во всем признался государю, но искренно и убедительно высказал свое глубокое искреннее раскаяние.
Из Кишинева Пушкин несколько раз приезжал в с. Каменку Киевской губ., в большое богатое поместье Е. Н. Давыдовой, по первому браку — Раевской. Ее сыновьями были: знаменитый генерал Н. Н. Раевский (старший) и А. Л. и В. Л. Давыдовы. С последним Пушкин познакомился в Кишиневе и был в приятельских отношениях. В. Л. Давыдов был одним из деятельнейших членов Южного тайного общества. В Каменку ежегодно съезжались для совещания члены этого общества. На один из этих съездов попал и Пушкин. Он не знал о существовании тайного общества, но догадывался о нем. Беседы с заговорщиками, особенно с председателем собрания В. Л. Давыдовым, не могли не действовать на Пушкина развращающим образом, как в политическом, так и в религиозно-нравственном отношении. Именно этими влияниями и можно объяснить те кощунственные стихотворения, которые в это время написал Пушкин одновременно с «Гавриилиадой». Особенно цинично-кощунственное стихотворение, прямо и посвященное В. Л. Давыдову, написано было на Страстной неделе Великого поста 1821, после исповеди и причащения Святых Таин. Заканчивалось это стихотворение восхвалением восстания и восклицанием:
Ужель надежды луч исчез?
Но нет! — мы счастьем насладимся,
Кровавой чаши причастимся —
И я скажу: «Христос воскрес».

Не случайно именно к этому периоду жизни Пушкина принадлежит попытка «вольных каменщиков» втянуть поэта в масонскую ложу «Овидий» (1821). К счастью поэта, эта ложа вскоре была закрыта, так и не начав работать, и ни о каких связях Пушкина с масонами в дальнейшем ничего не известно. Подробно исследовавший этот вопрос Г. Чулков («Жизнь Пушкина, М., 1938) пришел к следующему заключению, с которым нельзя не согласиться: «Пушкин был плохим масоном. Если бы ложа не была закрыта, он все равно покинул бы ее».
В июле 1823 генерал Инзов сдает свою должность гр. М. С. Воронцову, имевшему своей резиденцией, как Новороссийский генерал-губернатор, Одессу. Туда же переезжает и Пушкин, начиная служить под новым начальством Воронцова. Между гордым сановником-бюрократом и вспыльчивым самолюбивым поэтом не могло не получиться глубоких конфликтов, осложненных еще и романом Пушкина с женой Воронцова — гр. Е. К. Воронцовой. Роман этот был серьезный и очень глубокий, оставивший свои следы на всю жизнь Пушкина и вдохновивший его на несколько прекрасных лирических стихотворений.
В результате многих столкновений по настойчивой просьбе гр. Воронцова Пушкина высылают из Одессы и, по высочайшему повелению имп. Александра Павловича, отправляют в с. Михайловское, Псковской губ., под надзор местных властей. Был и еще один повод к такой перемене в судьбе поэта. В конце своего пребывания на юге он имел одну большую неприятность, которая могла бы для него кончиться очень тяжело и которая, в конце концов, и привела его к высылке из Одессы и к продлению ссылки в с. Михайловском. В марте 1824 поэт написал одному своему приятелю: «Ты хочешь знать, что я делаю? Пишу пестрые строфы романтической поэмы и беру уроки чистого атеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов тысячу, чтобы доказать, что не может существовать разумный Творец и Промыслитель, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастью, более всего правдоподобная». Это письмо было перлюстрировано и попало в канцелярию Новороссийского генерал-губернатора, в папку с делом «О высылке из Одессы в Псковскую губ. коллежского секретаря Пушкина».
Несколько раз, и будучи в Одессе, и живя в с. Михайловском, он собирался бежать за границу.
31 июля 1824 Пушкин уезжает из Одессы.
За 4 года пребывания на юге России он написал свои т. н. «байронические поэмы»: «Кавказский пленник» (1821), «Братья разбойники» (1822), «Бахчисарайский фонтан» (1823), вышеуказанную поэму «Гавриилиада» и стих «Кн. В. Л. Давыдову» (1821), первые две главы «Евгения Онегина» (1823) и начал писать поэму «Цыганы». Кроме этого, он написал ряд прекрасных стихотворений, среди которых особенно замечательны «Редеет облаков летучая гряда», «Муза», «Песнь о вещем Олеге», «Демон» и «К морю». Последнее стихотворение (запечатленное в картинах Айвазовского и Репина) представляло собою прощание поэта с Черным морем, с событиями жизни в Одессе и воспоминание о смерти Наполеона (1821) и Байрона (1824). Зародившееся на берегу моря, это стихотворение написано было уже в с. Михайловском. Заканчивалось оно так:
Прощай же, море. Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и шум, и говор волн.

В период пребывания на юге Пушкин познакомился с творчеством Байрона, одно время увлекся его личностью и высоко ценил его творения, а затем стал к нему охладевать, замечать его недостатки как драматурга и как человека. Трехлетнее увлечение Байроном еще в Одессе сменилось интересом к Шекспиру. Постепенно Пушкин начал все более и более серьезно изучать величайшего английского писателя и проникаться глубочайшим к нему уважением.
Кишиневский и одесский периоды жизни Пушкина не были только периодами его нравственных падений. После падений были периоды раскаяний, а затем и духовные взлеты. Шла борьба. Медленно, со срывами, но неуклонно рос поэт как личность, а вместе с этим росло и его творчество. Ранняя, еще с отрочества, привычка к запойному чтению продолжалась и в годы изгнания. Он находил время для чтения и жадно и много читал. К изучению Шекспира Пушкин приступил уже с обширными и глубокими знаниями русской и всемирной истории, огромной начитанностью в области всеобщей литературы и с глубоким интересом к политической философии.
9 авг. 1824 Пушкин приехал в Михайловское. Там его встретила няня Арина Родионовна и вся семья Пушкиных. Отношения между поэтом и его отцом, Сергеем Львовичем, резко и бурно испортились. 29 окт. между отцом и сыном произошла ссора.
Вскоре после этого вся семья Пушкиных уехала из Михайловского в Петербург, и поэт остался в деревне один, с няней Ариной Родионовной (3 нояб. уехал брат Лев Сергеевич, 1-го — сестра Ольга Сергеевна, а 17-го — родители). По соседству с Михайловским было с. Тригорское, где жила помещица П. А. Осипова с дочерьми. Все они очень любили и ценили Пушкина и как поэта и как человека. Пушкин часто бывал у них. А дома няня рассказывала ему сказки, которые теперь он уже мог очень высоко оценить. Наступила осень — время года, которое особенно любил Пушкин. После шумной и суетной жизни в Кишиневе и Одессе — уединение и тишина деревни действовали успокоительно. В нояб. поэт написал брату Льву Сергеевичу о своей жизни: «До обеда пишу записки, обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки. Каждая есть поэма».
Пушкин начал усиленно работать. Продолжая писать «Евгения Онегина», он 2 окт. закончил 3-ю главу, а 10 окт. закончил поэму «Цыганы». Но главная работа была над «Борисом Годуновым». Тщательное изучение Шекспира привело его к желанию написать трагедию в шекспировском духе и стиле. Изучение «Истории» Карамзина (в это время он изучал 10-й и 11-й тома «Истории Государства Российского») дало поэту нужный сюжет. Изучение «Летописей» обогатило его душу дивными образами древнерусской монастырской жизни. В 5 верстах от Михайловского находился Святогорский монастырь. Туда часто стал ходить Пушкин и многому там научился.
11 янв. 1825 благое Провидение доставило поэту нечаянную радость: его навестил верный, любящий и любимый лицейский друг — И. И. Пущин. Радости не было конца. Пущин привез Пушкину в подарок список «Горе от ума» Грибоедова. Друзья прочли эту замечательную комедию вслух. «Половина пойдет в пословицы», — пророчески оценил пьесу Пушкин. После ужина гость должен был ехать. Приятели выпили шампанского; прощаясь, крепко обнялись, и — больше никогда уже не свиделись… Но в русской литературе навсегда остался след этой встречи, прекрасные стихи Пушкина:

Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный
Твой колокольчик огласил.
Молю святое Провиденье,
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!

Поэма «Цыганы», законченная Пушкиным в Михайловском 10 окт. 1824, представляет собой произведение огромной идейной и художественной ценности. Если «байронические» поэмы Пушкина, написанные еще на юге России, по своему поэтическому и психологическому содержанию уже приближались к байроновским, то поэма «Цыганы», несомненно, выше всех поэм Байрона. Устами старого цыгана Пушкин развенчал байронизм и дал великому английскому поэту нравственный урок. Еще в 1818 кн. Вяземский в стихотворении «Толстому» дал точную психологическую характеристику «байронического» героя:

…Которого душа есть пламень,
А ум — холодный эгоист;
Под бурей рока — твердый камень!
В волненьях страсти — легкий лист!

Пушкин же воплотил эту психологическую формулу в живой убедительный образ Алеко, подчеркнув (словами старого цыгана) еще и этическую сущность этого героя:

Оставь нас, гордый человек!
. . . . . . . . . . . . . . .
Ты не рожден для дикой доли,
Ты для себя лишь хочешь воли…

Сравнивая Байрона с Шекспиром, Пушкин говорит: «Как Байрон-трагик мелок перед ним».
В 1825 была закончена трагедия «Борис Годунов». Поэт сам ее высоко ценил и любил. Работал над ней долго, усердно, упорно, тщательно изучая эпоху. Много читал. «Книг, ради Бога, книг» — постоянный его вопль в письмах к брату. За 2 года пребывания в Михайловском он собрал столько книг, что при переезде, после окончания ссылки, в Москву ему понадобилось на перевозку 35 огромных ящиков.
В эпоху создания этой трагедии Пушкин достиг полной зрелости своего дарования. В июле 1825 он писал Н. Н. Раевскому: «Я чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития и что я смогу творить».
Пушкин сам указывает те влияния, под которыми слагалась его трагедия. «Шекспиру подражал я в его вольном и широком изображении характеров, в необыкновенном составлении типов и простоте. Карамзину следовал я в светлом развитии происшествий; в Летописях старался угадать образ мыслей и язык того времени».
Все это удалось поэту в высшей степени. Трагедия «Борис Годунов» равна шекспировскому творчеству. Гений Пушкина в этом произведении достигает гения Шекспира. Творческое напряжение при работе совершенно исключительное. Знаменитый монолог Пимена Пушкин писал много часов, в самозабвении, почти не дыша, ни на минуту не отрываясь от своей творческой работы. Зато когда кончил и перечел написанное, пришел в восторг от глубокого удовлетворения (что бывало редко), стал бегать по комнате и хлопать в ладоши.
Вот эти замечательные строки:

Еще одно, последнее сказанье —
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет, —
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.

Особенно знаменательны последние две строчки, которые последними двумя чертами заканчивают целостный дивный образ древнерусского историка-летописца. Смысл этих строк ясен и прост: за темные деяния царей надо не революции и бунты устраивать, а умолять Спасителя.
Характеры всех остальных лиц этой трагедии: Бориса Годунова, Самозванца, Марины, Шуйского и др., — даны полно, цельно, в диалектической динамике и их личных переживаний, и их взаимоотношений друг с другом.
В известном монологе царя Бориса:

Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе. —

имеется одна замечательная мысль:

Ах! Чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.

Что это значит? Если у человека чистая совесть, то он сможет достойно и мужественно перенести все скорби. Нечистая же совесть роковым образом лишает человека возможности получить просветление скорби, и он впадает или в ожесточение, или в отчаяние.
Свой монолог Борис Годунов заканчивает словами:

Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.

Огромную, решающую роль в этой прекрасной трагедии играет невидимый главный герой — народ, народная совесть. Потрясающее впечатление производит конец этой трагедии: «Народ безмолвствует».
В том же 1825 Пушкиным написана «Сцена из Фауста». По преданию, она дошла в переводе на немецкий язык к самому Гёте, который прислал в подарок Пушкину свое перо. Эта сцена замечательна тем, что на пяти страницах дает полный, образный, ясный и яркий конспект-резюме всего «Фауста» Гёте. Такой лапидарности, такой сжатости, такого «сгущения мысли в слове» (слова А. А. Потебни) у Гёте не было. В этом отношении Пушкин оказался сильнее Гёте.
В письмах поэта из с. Михайловского часто встречаются жалобы, что ему в деревне скучно. Но позволительно очень и очень усомниться в этой «скуке». Во время творческой работы над «Цыганами», «Борисом Годуновым» и «Евгением Онегиным» (которого он настойчиво продолжал писать) автор не мог скучать.
В апр. 1825 в Михайловское приехал второй близкий друг Пушкина — Дельвиг. Он раньше всех и понял, и оценил исключительный гений Пушкина. Осенью того же 1825 в своем стихотворении «19 октября» Пушкин посвятил Дельвигу несколько глубоко искренних и проникновенных дружеских строк:

С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел;
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши.

Осенью же 1825 Пушкин имел встречу и с третьим приятелем, бывшим лицеистом кн. А. М. Горчаковым, который, будучи уже и в то время известным дипломатом (первый секретарь посольства в Лондоне), приехал навестить своего родственника Пещурова, в с. Лямоново, недалеко от Михайловского. Узнав об этом, Пушкин немедленно прискакал на лошади навестить приятеля. При встрече поэт прочитал ему часть трагедии «Борис Годунов», которую Горчаков, конечно, не мог оценить. Пушкин написал об этой встрече своему другу кн. Вяземскому: «Мы встретились и расстались довольно холодно — по крайней мере с моей стороны». Но позднее, в элегии «19 октября 1825 г.» он отозвался об этой встрече мягче:

Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись,
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

В этой же прекрасной элегии Пушкин вспомнил и др. лицейских товарищей, выпил за их здоровье в одиночестве. Добрым словом он помянул и своих бывших наставников:

Наставникам, хранившим юность нашу,
Всем честию, и мертвым и живым,
К устам подъяв признательную чашу,
Не помня зла, за благо воздадим.

Последняя строчка так характерна для беззлобного, незлопамятного, великодушного Пушкина. Он был вспыльчив, взрывчив, но отходчив, и умел так легко и просто прощать.
В конце своей элегии Пушкин, заглядывая в отдаленное будущее, когда один за другим сойдут в могилу все лицеисты его выпуска, спрашивает:

Кому из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?

И советует:

Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведет,
Как ныне я, затворник ваш опальный,
Его провел без горя и забот.

Последним, оставшимся в живых лицеистом был доживший до глубокой старости и достигший высших чинов, орденов, положения и знаменитости министр иностранных дел, государственный канцлер, дипломат, глава русской делегации на Берлинском конгрессе 1878, светлейший кн. А. М. Горчаков.
Второй год пребывания Пушкина в Михайловском начал, наконец, сильно тяготить поэта. Вполне развернувшейся и расцветшей поэтической душе его становится тесно и трудно жить в глухой, занесенной снегом, деревне, без общения с умными друзьями, без достаточного количества и качества книг, которые можно было найти только в столичных библиотеках. Он не в силах больше переносить изгнанье; он мечтает бежать за границу, в Париж, в Лондон, серьезно обдумывает план бегства. Его друзья хлопочут о помиловании опального поэта. Тем более что теперь Пушкин уже не тот, который был выслан из Петербурга на юг. Много и глубоко он продумал в своем вынужденном одиночестве о социально-политических вопросах, о сущности западной культуры, о неисповедимых судьбах России. Многое открыл ему «Колумб русской истории» Карамзин, многому научился он у великого Шекспира. И о смысле истории, о философии истории он начинает думать совсем иначе, чем думали его недавние друзья-вольнодумцы. «Думы» Рылеева кажутся теперь ему уже не слишком глубокими. Пушкин теперь уже не верит, что грубость, жестокость, мрачное невежество легко устранить, изменив только политическую систему.
В это время умирает имп. Александр I, и на престол после некоторой заминки, обусловленной отречением от престола вел. кн. Константина (официального наследника), вступает новый имп. Николай I. Затем в с. Михайловское приходит известие о бунте 14 декабря. Имеются непроверенные слухи о том, что Пушкин, сгоряча, поехал было самовольно в Петербург, но будто бы ему перебежал дорогу заяц, и, склонный к суеверию, поэт вернулся обратно. Рвануться ехать в Петербург, может быть, Пушкин и мог, но рассудительность зрелого поэта должна была его остановить. Скоро пришло известие и о подавлении восстания. Пушкин понял, что многочисленные личные связи со многими декабристами могли и его самого втянуть в орбиту суровой кары. Но ведь в тайных обществах он не состоял, политической связи у него с заговорщиками фактически не было. Однако было ясно, что личная судьба поэта висела на волоске. Но, может быть, новый император во всем этом разберется? Слава Пушкина как замечательного поэта распространилась не только по всей России, но перешла и за ее пределы. Во многих журналах Франции, Германии, Англии и др. стран мира имя Пушкина уже стало известно. Недаром и Гёте прислал ему свое перо. И вот Пушкин снова взывает к своим друзьям о помощи. «Вероятно, Правительство удостоверилось, — пишет он Жуковскому, — что я к заговору не принадлежу и с возмутителями 14 декабря связей политических не имел». Зная неподкупную совесть Пушкина, зная его прямую, честную, смелую, правдивую, мужественную и открытую натуру — нельзя сомневаться, что каждое слово этого письма было искренним и честным. Если бы он был во время восстания в Петербурге, он мог бы заразиться безрассудным настроением своих легкомысленных горячих друзей и под минутным порывом солидарности с ними попасть на Сенатскую площадь. Но Благое Провидение удержало его в Михайловском.
В сер. февр. 1826 Пушкин пишет Дельвигу как всегда искренно и прямо: «Никогда я не проповедовал ни возмущения, ни революции — напротив… Как бы то ни было, я желал бы вполне и искренно помириться с Правительством… Не будем ни суеверны, ни односторонни, как французские трагики; но взглянем на трагедию взглядом Шекспира…» Под этим Пушкин подразумевал глубину и широту исторического и политического кругозора, уменье рассматривать совокупность многообразных фактов как целое и оценку исторических лиц и событий с высшей точки зрения философии истории (историософии).
«Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, — пишет он Жуковскому, — я храню его про себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости». Приблизительно в таком же смысле было написано Пушкиным письмо самому новому императору. Ответа долго не было, и поэт этим очень тревожился. «Жду ответа, но плохо надеюсь», — писал он Вяземскому 10 июля. «Бунт и революция мне никогда не нравились — это правда; но я был в связи почти со всеми и в переписке со многими из заговорщиков».
В это поистине страшное время Пушкин усиленно читает Библию, глубоко вдумывается в сокровенный смысл этой Великой Святой книги. Размышляет он, как и подобает поэту, в образах. Поэт и мыслитель сливаются воедино. Размышляет он и о мире, и о своей душе, и о трагедии мировой истории, и о трагедии своей души. И если на трагедию мира он смотрит глубоким взглядом Шекспира, то на трагедию своей собственной души он смотрит глубже Шекспира. Свои грехи он начинает понимать как одержимость, как закон тела, «противоборствующий законам его ума», и жаждет помощи свыше. И эта помощь приходит в виде особого, до сих пор еще небывалого вдохновения, озарения, духовного перерождения. И в таком состоянии он пишет своего «Пророка».

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал.
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.

В сент. 1826 Пушкин был вызван к царю. Поэта привезли прямо в Комендантское управление, откуда дежурный генерал повел его в Малый Николаевский дворец, примыкавший к Чудову монастырю (который недавно только был описан в трагедии «Борис Годунов»). Небритого, в дорожном пыльном сюртуке ввели Пушкина в кабинет императора. Тема беседы была следующая. Покойный имп. Александр I выслал поэта в деревню за вольнодумство, но имп. Николай I думает освободить его, если только он даст слово не писать ничего против правительства. Пушкин ответил, что уже давно не пишет ничего против правительства и что у него одно только желание — быть полезным отечеству. Государь готов верить Пушкину, но в бумагах заговорщиков имелись списки его стихов, а иные из мятежников прямо заявили, что их образ мыслей сложился под влиянием Пушкина. А как Пушкин относился к этим бунтовщикам? Поэт должен был сознаться, что многих из этих лиц уважал, а некоторых даже любил. Но если Пушкин любил заговорщиков, то как поступил бы он, случись ему быть 14 декабря в Петербурге? Поэт ответил, не колеблясь: «Непременно, Государь, был бы среди мятежников, и слава Богу, что меня не было тогда в столице…»
Эта искренность поразила императора. «Теперь, надеюсь, — сказал император, — мы более ссориться не будем. Я сам буду твоим цензором».
В этот же день, вечером, на балу у французского посланника государь Николай Павлович сказал Д. Н. Блудову (бывшему основателю общества «Арзамас», а впоследствии графу, министру и президенту Академии наук): «Знаешь, что я нынче долго говорил с умнейшим человеком в России?» На вопрос Блудова государь ответил: «Это был Пушкин».
К сожалению, государь не смог быть постоянным цензором поэта, и цензура часто стала зависеть от шефа жандармов А. Х. Бенкендорфа, человека с ограниченным умом и нечутким сердцем. Впрочем, и сам Николай I не всегда мог понимать и ценить исключительный гений Пушкина. Это доставило поэту много тяжких и горьких минут.
У Пушкина было много близких друзей из самых разнообразных кругов. Кроме этого, у него было огромное количество почитателей во всех слоях общества. Вся грамотная Россия знала, ценила и, что особенно важно, беззаветно любила своего национального гениального поэта, как может любить только русское народное сердце. Как глубоко прав был Тютчев в оценке этой любви: «Тебя, как первую любовь, России сердце не забудет».
Вопрос о взаимоотношениях Пушкина со своими друзьями представляет собой сложную, глубокую, трудную, но актуальную проблему. Особенно сложна проблема отношений Пушкина с Грибоедовым, Чаадаевым и Мицкевичем. Неясны причины взаимного охлаждения Пушкина к Карамзину и Карамзина к Пушкину. Также неясны причины охлаждения Пушкина к Энгельгардту. Особенного, вдумчивого, осторожного и проникновенного внимания требует вопрос об отношении Пушкина к М. Н. Волконской и Е. А. Карамзиной (вдове историка).
Екатерина Андреевна была второй женой Карамзина. В молодости она была необыкновенно красива, можно сказать, исключительно прекрасна, причем с красотой телесной она соединяла и красоту духовную. Мальчишкой-лицеистом Пушкин, прельщенный необыкновенной красотой Екатерины Андреевны, послал ей любовное письмо. Она показала письмо мужу. Они призвали Пушкина и жестоко «намылили» ему голову. Впоследствии поэт сильно и крепко привязался к Карамзиной и вспоминал о ней во все серьезные минуты жизни. Карамзина платила ему воистину материнской любовью. Есть много оснований считать, что т. н. «потаенная любовь» Пушкина, о которой имеются только неясные указания, и была платоническая любовь поэта к Е. А. Карамзиной, пронесенная через всю его жизнь, как самое светлое и дорогое. Так же с большим основанием можно полагать, что самый идеальный образ русской женщины — Татьяна Ларина — имела одним из своих прообразов Е. А. Карамзину, как и указанную выше М. Н. Раевскую.
Крупнейшим произведением Пушкина в 1828 была поэма «Полтава». Творческий подъем был чрезвычайно энергичен и стремителен. Поэма написана очень быстро (в 3 недели). Остановка произошла только перед описанием Полтавского боя. Пушкин не мог найти одного слова, которым бы начиналось это описание. В одном слове он хотел выразить и силу, и внезапность, и грохот этого боя. И вот однажды, поднимаясь по лестнице со своими друзьями, он воскликнул: «Нашел! Нашел!..» Он нашел искомое слово — «грянул»: «И грянул бой, Полтавский бой!»
В этой поэме 2 главных героя: Петр Великий и Мазепа. Основная идея поэмы заключается в противопоставлении этих личностей. Мазепа — носитель личного эгоистического начала, а Петр — носитель государственной идеи, идеи общего народного блага. В эпилоге поэт утверждает основную мысль своего произведения:

Лишь ты воздвиг, герой Полтавы,
Огромный памятник себе.

Стих в «Полтаве» при всей своей простоте поражает исключительной силой и художественным совершенством. Описание украинской ночи, появление Петра Великого перед войсками, сам Полтавский бой, описание казни, характеристика Мазепы — все выражено незабываемыми стихами, предельно сжатыми, насыщенными глубоким психологическим содержанием, с шекспировской глубиной и ясностью. Образ Петра Великого, столь сложный и противоречивый, одновременно и страшный и обаятельный, пугающий и манящий, изумительно дан в кратком диалектическом облике мощного военного гения:

…Из шатра,
Толпой любимцев окруженный,
Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он прекрасен,
Он весь — как Божия гроза.

Необычайно сильное, потрясающее впечатление производит простое сочетание рифм: «ура» и «Петра».

И се — равнину оглашая,
Далече грянуло «ура!»:
Полки увидели Петра.

В 1829 Пушкин со всей страстностью своей пылкой натуры полюбил молодую, едва начавшую расцветать замечательную красавицу Наталью Николаевну Гончарову. Это было чрезвычайно серьезное увлечение, несоизмеримо более сильное и глубокое, чем многие прежние за время после Михайловской ссылки. Семейство Гончаровых стояло на несколько более высокой ступени общественной лестницы, но разорено было не менее семейства Пушкиных. На свое предложение поэт получил неопределенный, но вполне благоприятный ответ, и «с горя» 1 мая уехал на Кавказ, провел недели две в Тифлисе, а затем отправился в действующую армию, с которой вошел в Арзрум. Позднее он издал «Путешествие в Арзрум» — образец прекрасной, сжатой, лаконичной пушкинской прозы. По возвращении он получил выговор за самовольную, без разрешения высшего начальства (т. е. государя и Бенкендорфа) отлучку. Но зато был вознагражден, при повторном предложении, согласием на брак с Гончаровой.
В к. авг. 1830 Пушкин поехал в с. Болдино (Нижегородской губ.), часть которого отец выделил ему ввиду женитьбы, чтобы привести в порядок свои дела и, пользуясь осенним временем, которое он всегда любил, творчески поработать.
Вследствие холеры и связанного с ней карантина, поэт вынужден был там остаться на целых 3 мес. Эта т. н. «болдинская осень», проведенная в полном уединении, оказалась гораздо более продуктивной для творчества, чем 2 года пребывания в Михайловском. Такого прилива вдохновения и работоспособности у него еще никогда не было.
Вот что он в эту осень написал: две последние главы «Евгения Онегина» (роман в стихах, над которым работал свыше 7 лет), «Домик в Коломне», четыре т. н. «малых трагедии» («Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан», впоследствии названный «Каменный гость»), пять «повестей Белкина» в прозе и ок. 30 прекрасных стихотворений, среди которых были такие шедевры, как «Бесы», «Осень», «Безумных лет угасшее веселье», «В начале жизни школу помню я», «Для берегов отчизны дальной».
Свой роман в стихах «Евгений Онегин» Пушкин начал писать почти одновременно с поэмой «Цыганы», в мае 1823. Если в первых своих поэмах, написанных на юге России, он создавал образы байронических героев в общетипическом их проявлении, то в своем новом романе он поставил себе целью отобразить явление типично русского байрониста на фоне широкой картины русской жизни того времени, т. е. 20-х XIX в. Внешними образцами для него сначала служили «Дон Жуан» и «Беппо» (юмористическая поэма) Байрона. Приступая к своей работе, Пушкин еще не знал, чем ее кончить, ибо, как сам признавался в конце 8-й главы: «даль свободного романа» он «сквозь магический кристалл еще неясно различал».
Семь лет писал он свой роман. Семь лет неразлучно жил с ним, вынашивая его, обдумывал, а иногда — просто прислушивался к тому, что как бы само рождалось, творилось, росло, имело собственные желания и поступки. «Представьте себе, моя Татьяна замуж вышла», — сказал он однажды в кругу знакомых, как бы удивляясь поступку своей героини. Начатый в Кишиневе, роман сопровождал поэта в Одессе, в Михайловском, в Москве, в Петербурге, в Арзруме, в Болдино. Почти все значительные события его жизни так или иначе отразились в этом романе. Сама жизнь поэта была сложным мучительным романом действительности, от которой он уходил в роман творческого вымысла. Оба романа переплетались, отражаясь друг в друге. Все герои романа — одновременно и личности, и типы. В романе все — объективно, но в то же время во всем и во всех отражается сам автор. Роман в целом — поэтическая автобиография Пушкина. Главное лицо романа, конечно, Татьяна. Это — идеальный образ русской женщины, идеальный женский образ во всей мировой литературе и, одновременно, образ самой музы Пушкина.
«Маленькие трагедии» Пушкина — исключительно гениальны. Самая значительная из них — «Моцарт и Сальери». Моцарт — это образ гения. Моцарт — это ключ к пониманию и самого Пушкина. «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Поэтому про гения можно сказать, что он стоит на первой ступени истинно духовной жизни, ведущей к святости. Гений — явление духовное. А духовное от душевного отличается больше, чем душевное отличается от телесного.
В «Маленьких трагедиях» Пушкин глубже Шекспира, а потому должен быть признан непревзойденным гением не только русской, но и всемирной литературы.
По возвращении из Болдино в Москву Пушкин 18 февр. 1931 венчался в церкви Вознесения Господня с Н. Н. Гончаровой. В это же время Пушкин начинает писать свои несравненные народные сказки: «О царе Салтане» (1831), «О рыбаке и рыбке» (1833), «О мертвой царевне» (1833), «О золотом петушке» (1834) и «Песни западных славян» (1833).
В 1833 Пушкин совершает путешествие в Оренбургскую губ. (попутно и в Казанскую), чтобы, так сказать, «полевым методом» собрать материалы для «Истории Пугачевского бунта». На основе собранного документального научного исторического материала о времени Пугачева Пушкин пишет свою замечательную историческую и в то же время психологическую повесть (небольшой по количеству страниц, но гениальный по содержанию роман) — «Капитанская дочка». Историк В. О. Ключевский сказал про эту повесть: «Вот как надо писать историю». «Капитанская дочка» начата была в 1833, а закончена в 1836, заключительные строки датированы 19 окт. Первым же опытом в области художественной прозы был незаконченный роман «Арап Петра Великого», написанный еще в 1827.
В 1833 Пушкин написал поэму «Медный всадник», вновь вернувшись к теме Петра Великого. Основная идея этой самой замечательной из поэм Пушкина — противоположение личных интересов интересам общегосударственным. Великим деяниям Петра, в частности основанию Петербурга, противопоставляются личные мечты молодого человека о семейном счастье с любимой девушкой; однако стихийное бедствие (страшное наводнение в Петербурге) беспощадно разрушает все его мечты: невеста гибнет от наводнения, а сам он сходит с ума. Т. о., несчастный Евгений является одной из жертв петровского дела — основания новой столицы, а Петр Великий — косвенным виновником его гибели. Пушкин с большим и искренним сочувствием описывает несчастья Евгения, но всецело становится на сторону Петра, понимая огромное значение Петровских преобразований. С восторженным изумлением воспевает Пушкин образ Петра, символизированный фальконетовским памятником — «Медным всадником» на Сенатской площади в Петербурге:

Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О, мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?

В художественном отношении эта «державная» поэма — лучшая поэма Пушкина. Самые характерные черты пушкинского творчества: сжатость, лапидарность, «сгущение мысли в слове», скульптурность образов, идейная насыщенность, железной уздой воли сдержанная страсть, неисчерпаемый запас лирического потока, трезвость глубокой и ясной мысли, гармония частей и целостная простота единства композиции — все это мы находим в чудесной сей поэме.
Этими же свойствами обладают и др. произведения вполне созревшего Пушкина последнего периода его жизни: «Пиковая дама» (1833), «Египетские ночи» (1835) и др.
За год до своей смерти Пушкин начал издавать журнал «Современник». Будучи прежде всего поэтом, Пушкин стал выступать и как историк литературы, и как критик и публицист. Везде мы видим глубокий проницательный ум, доброе сердце и мужественную волю. Письма же Пушкина представляют собою неисчерпаемый материал для понимания его личности как в целом, так и в деталях обыденной жизни, а вместе с тем и для понимания тончайших нюансов психологии его творчества.
Наиболее характерными чертами лирики Пушкина следует признать прежде всего следующие: она обаятельна не только изяществом выражения глубоких и тонких чувств, но и гармонией ума и сердца, которая чрезвычайно усиливает непосредственное впечатление от музыки его стиха, чарует душу и пленяет волю. Умная мысль, выраженная в лирической форме, не только запоминается, но и звучит в памяти сердца. Лирика Пушкина всегда глубоко искренна, правдива, мужественна, умна, проста, доступна и понятна каждому, в меру его чуткости и эстетического развития.
Из двух известных теорий искусства — «искусство для искусства» и «утилитарной теории искусства» — Пушкин не разделял ни одной. Его теория искусства (им нигде не сформулированная, но всюду чувствуемая) сводилась к следующему. Поэт должен быть совершенно свободен в своем творчестве. Ему нельзя предъявлять никаких «заказов»: ни социальных, ни нравственных, ни религиозных. Но всякий поэт, если он хочет стать настоящим, большим поэтом, — обязан расти и совершенствоваться как религиозно-нравственная личность. И тогда с ним, с его духовным ростом будет расти и совершенствоваться и его творчество. Идеал совершенства — тройственный: Истина, Добро, Красота в их триединстве. Красота без Истины или без Добра — не Красота, а только красивость, только кажущаяся Красота, только обманный люциферианский свет, т. е. то, что в православной эстетике называется «прелестью».
Одаренный гениальными способностями, впечатлительностью, живостью и энергией, Пушкин в течение всей своей краткой жизни был поставлен в крайне неблагоприятные условия, но сила и яркость его исключительного таланта побороли все препятствия и сделали его творцом новой русской литературы, ее языка и бессмертных по красоте форм и глубине содержания художественных произведений. Основная черта его поэзии — это ее глубокая искренность и правдивость; всякий стих выражает подлинное пережитое настроение и чувство; в каждой строке — стремление к реальному, правдивому изображению действительности в художественной форме. Пушкин первый стал смотреть на литературу как на служение национальному идеалу русского народа.
Не как надменный ментор, не как высокомерный наставник, шел Пушкин к народу с тем, чтобы его чему-то научить, в чем-то его обличить. Он шел к нему с открытою душою, как равный к равному, с тем чтобы черпать из неиссякаемого родника русского национального духа ту, как червонное золото, неподдельную самобытность, которою обвеяны все его творения.
Безраздельно и беззаветно он слился с народною стихией, и затем он уже был просто не в состоянии отделить себя от той России, в которой он родился, в которой вырос и возмужал и которую возлюбил бесконечно, как сын любит свою мать. И принял он свою Родину всю, целиком, без остатка, с ее пленительной природой, с трудной ее историей, во всей ее безграничной шири, безудержной удали и задумчивой печали. Какой-то всепобедной бодростью и верой в конечное торжество истины и гуманности дышит все творчество поэта.
Пушкин преклоняется перед русским прошлым, гордится им, видит в нем огромные духовные богатства, глубокие нравственные начала. Он дает спокойно-величавый образ монаха-летописца, олицетворяющий собой древнюю, московскую Русь, глубоко жизненный образ Пимена, пишущего свои правдивые сказания.
Поэзии Пушкина присуща христианская вера в добро, в его победу над злом. В сложную драму жизни властно вторгаются и темные силы порока, малодушия и греха. Пушкин не отворачивается от них. Он встречает их с ясным взором в твердом убеждении, что рано ли иль поздно проснется совесть и воздаст коемуждо по делам его: страшным привидением совесть ломится в ворота, скребется под окном крестьянина, оттолкнувшего утопленника от берега крутого и тем лишившего покойника могилы и креста; тяжким пожатьем каменной десницы обрекает она на гибель великого грешника Дон-Жуана; как молотком в ушах, стучит она упреком царю Борису, убийце тайному царевича Димитрия; когтистым зверем впивается она в черствое сердце Скупого Рыцаря; кровавой тенью стоит она перед Онегиным, мутя и муча его воображение, и волнами моцартовского Реквиема вливается она в черную душу завистника Сальери. Раскаянье и совесть восстанавливают нравственное равновесие, нарушенное злом, которое, по мысли Пушкина, в конечном счете не в силах победить добро.
Тяжелым испытанием для Пушкина становится его столкновение с космополитическими силами, и прежде всего масонством, стремившимся столкнуть великого поэта с национального пути. Делаются попытки вовлечь его в масонскую ложу «Овидий», весной 1821 его даже записывали в ее списки, но уже осенью ложа распадается, так и не начав работать. Старались вовлечь Пушкина в свое преступное сообщество и декабристы, состоявшие также преимущественно из масонов. Под влиянием глубоких размышлений и работы над собой Пушкин пришел к выводу, что избранный декабристами путь усовершенствования жизни — путь гибели России. Он не мог не видеть грозной опасности масонства, т. е. той идеологии, которая была основой движения декабристов. Пушкин окончательно и бесповоротно осудил масонство как страшную и разрушительную силу жизни. Своим непревзойденным гением Пушкин с изумительной глубиной и точностью определил зло масонства, его ложь, предательство, бесчестность и жестокость, что с откровенным цинизмом проповедовал идеолог и творец «великой» французской революции 1789 Адам Вейсгаупт.
«Я как-то изъявил свое удивление Пушкину, — пишет С. А. Соболевский, — о том, что он отстранился от масонства, в которое был принят, и что он не принадлежит ни к какому другому тайному обществу». «Разве ты не знаешь, — отвечал Пушкин, — что все филантропические тайные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта направление подозрительное и враждебное существующим государственным порядкам? Как же мне было приставать к ним?»
Согласно исследованиям специалиста по масонству В. Ф. Иванова, именно закулисные интриги масонов стали главной причиной высылки Пушкина из Петербурга сначала на юг (1821), а затем в Михайловское, откуда он вернулся лишь в 1826.
Опала раскрыла Пушкину «презренный, робкий эгоизм» космополитического окружения, подстрекавшего его к конфликту с царской властью и Церковью и отшатнувшегося от него в дни испытаний. На этой почве выросло разочарование в людях, сроднившее поэта с байронизмом. Однако попытка разобраться в своих настроениях, выраженных им в типах «Кавказского пленника», «Братьев разбойников», «Бахчисарайского фонтана» и «Цыган», привела Пушкина к признанию мизантропии признаком узкого эгоизма, искания воли лишь для себя. Истинный свободолюбец не может уйти от людей; суть духовности — вера в грядущее торжество добрых начал в людском обществе («Андрей Шенье»). Поэт и есть носитель этой грядущей правды, которую отрицают по непониманию современники. Поэтому поэт не должен «презирать страны родной», должен верить в «ее предназначенье» и, поборов чувство личного раздражения против «хладных скопцов», должен спокойно и самоотверженно будить в их душе «чувства добрые». Индивидуальность, лишенная добрых чувств, хотя бы и могучая, есть явление отрицательное («оставь герою сердце… он будет без него тиран»); у истинного героя яркость личности сочетается со способностью полного самозабвения в деле служения своему народу и государству (антитеза Петра и Мазепы). Стремлением отыскать красоту и правду в неприкрашенной русской действительности проникнуты произведения Пушкина, начиная с «Евгения Онегина» и кончая «Капитанской дочкой» и «Повестями Белкина». Пушкин был создателем и русской критики (журнал «Современник»), которая, по его мнению, служит безупречным показателем духовного прогресса народа.
Впечатление огромного ума Пушкин производил на всех, близко его знавших и имевших возможность наблюдать. В. А. Жуковский, как-то встретив Н. В. Гоголя, жадно вслушивавшегося в речи Пушкина, сказал: «Ты записываешь, что говорит Пушкин. И прекрасно делаешь... потому что каждое слово Пушкина драгоценно».
Барант, французский посол при русском Императорском Дворе, человек тонкой культуры, в петербургском обществе часто встречавший Пушкина, не раз свидетельствовал о его исключительном и всестороннем знании Священного Писания, особенно Евангелия.
В 1832 Гоголь писал: «Пушкин есть явление необычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, каким он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой же очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».
И. С. Тургенев назвал Пушкина «учителем» России. Ф. М. Достоевский в своей знаменитой речи на открытии пушкинского памятника в Москве указал на то, что наиболее ярким показателем мудрости нашего поэта было его необыкновенное свойство вмещать в себе и художественно воплощать в своих произведениях дух каждого народа, неповторимые, как общечеловеческие, так и индивидуальные черты быта каждой нации. В самом деле, достаточно упомянуть такие произведения, как «Подражания Корану», «Каменный гость», анакреонтические стихотворения, «Моцарт и Сальери», «Скупой рыцарь», «Борис Годунов» и «Пир во время чумы», чтобы убедиться во всеобъемлемости пушкинского художественного кругозора.
Жизнь Пушкина трагически оборвалась в 37 лет. Космополитические силы не могли простить поэту разрыва с масонством и критику декабристов, его любви к Родине и русскому народу. Травля поэта, которую вели масонские конспираторы, переросла в заговор против него. Под видом дуэли было совершено убийство русского гения. Как показали исследования, «Диплом рогоносца», ставший одной из главных причин дуэли и гибели поэта, был составлен высокопоставленным масоном кн. П. Долгоруковым. Крупным масоном был и убийца Пушкина Э. Дантес.

Языков

М. Андреев, Б. Бразоль